кратное трем, указанным в описании Титмара), что святилище имело большие размеры (что позволяет сделать вывод о его культовом значении), что оно было построено в честь «демонов», то есть, как и у Титмара, заключало в себе весь полабский «пантеон». Главным из этих «демонов» был Редигаст. Его изображение (simulacrum) из золота (то есть позолоченное, как у киевского Перуна) покоится на пурпурном ложе[456]. В отличие от Титмара, автор не упоминает об изображениях иных богов в святилище, однако замечание о поклонении иным демонам говорит в пользу существования и их образов.

К сожалению, Адам Бременский в своем описании не дает дополнительных сведений по сравнению с Титмаром о полабском политеизме. Немецкие источники 11 века вообще умалчивают о политеистической системе славян, за исключением этих двух хроник и некоторых случайных упоминаний, как, например, у Бруно из Кверфурта о Сварожиче. Сообщения приобретают массовый характер только в 12 веке, и если исключить случайное упоминание имени полабского божества Припегела в так называемой рукописи архиепископа Адельгота 1108 года, первую серию сообщений на эту тему представляют жития епископа Оттона[457], дающие более или менее исчерпывающую информацию, основанную на близких источниках. Древнейшим из этих источников является наверняка — Vita Prieflingensis, наиболее скупой на подробности; источник сообщает об идолопоклонстве в двух городах на пограничье между полабской и поморской сферами в Щецине и Волине. Два других жития сообщают также еще о нескольких центрах идолопоклонства в лютичском крае. Эти три жития в сумме значительно обогащают данные Титмара и Адама, относящиеся исключительно к Радогоши, и свидетельствуют о развитии аналогичных форм политеизма в иных местах. Однако, в отличие от сообщений Титмара, они не поднимаются до уровня синтеза, предоставляя скорее обильный для него материал. Важнейшим городом на землях миссии епископа Оттона был Щецин, его божку Триглаву было уделено особое внимание в житиях Vita Prieflingensis, а также Херборда. По свидетельству первого из них[458], в Щецине рядом стояли дома с изображениями богов (deorum simulacra), однако конкретно автор говорит о поклонении языческого населения только одному богу deus Triglous. Херборд поясняет, что в храме было четыре гонтины[459], главная — с изображением Триглава, три другие же имели различное назначение: в них по кругу стояли лавки и столы, за которыми собирались на совет, там же собравшиеся пили и развлекались. Туда же знатные люди (nobiles… ас potentes), о которых автор рассказывает далее, прибывали на пиры в праздничные дни, ели и пили с золотой и серебряной посуды, принадлежащей сокровищнице храма. Мы имеем право предположить, что здесь потреблялись жертвуемые божеству еда и напитки. Значит, из четырех гонтин только одна имела характер святилища, три другие же выполняли при нем вспомогательную функцию. Заслуживает внимания переданное Хербордом описание главной гонтины, собственно храма. Святилище было возведено с удивительной тщательностью и мастерством, имело стены, украшенные с внутренней и внешней стороны фигурами людей, птиц и зверей, которые выглядели как живые, а раскраску внешних стен не смогли повредить ни снег, ни дождь[460]. Эти полные восхищения слова христианского автора показывают, какое огромное впечатление производил храм на тех, кто его видел. Важно также то, что описание Херборда является самостоятельным, оно сделано не под влиянием Титмара, хотя и согласуется с его сообщением о храме в Радогощи, что говорит о существовании определенного стиля — с характерными барельефами, украшающими стены, — в храмовом строительстве в Полабье. Таким же образом согласуются с тем сообщением и другие фрагменты обоих житий. Так же, как в Радогощи, в соответствии с обычаями предков, обязательной была десятина от военных трофеев в пользу храмовой сокровищницы, в которой хранились все богатства: дорогие сосуды, призывные рога, оружие. Во всех гонтинах храма был, повидимому, один жрец, хотя Херборд говорит о них во множественном числе, второй, возможно, ухаживал за конем Триглава, рослым, вороным и огненным, используемым при гаданиях, которыми, по свидетельству Vita Prieflingenis, руководствовались очень строго. Ясно, что уже до Титмара, то есть в 10 веке на Полабье должна была утвердиться определенная культовая модель, которой следовали и в 12 веке. Жития описывали также статую Триглава, имевшего, как явствует из его имени, три головы. Они, согласно Vita Prieflingenis, были посеребренными (tria capita deargentata), сама статуя была из дерева, коль скоро епископ растер его туловище (truncum Triglavi ipse contrivit). С Триглавом в научной литературе связаны смелые концепции. Грешит вольностью предположение Брюкнера, считавшего имя Припегала из письма 1108 года переделанным именем Триглава[461]. По мнению А. Гильфердинга, имя «Триглав» было только прозвищем, данным по числу голов; в действительности, по его мнению, это был Святовит (арконский) «Сварожич», почитаемый наравне с Триглавом как главное божество, а в пользу их идентичности говорит не только несколько голов, но и культовый конь, а также схожая процедура гаданий[462]. На основании выводов автора можно сделать вывод о существовании в Щецине и Арконе общей культовой модели, с чем можно согласиться, но это не дает основания для идентификации трехголового Триглава с четырехголовым Святовитом. Однако это мнение Гильфердинга разделял и Брюкнер, как и другое его суждение о существовании культа Триглава также и в других городах, Волине и Браниборе[463]. Если перенесение культа Триглава в Волин является результатом обычного недоразумения[464], то можно признать существование браниборского Триглава установленным фактом[465]. Далее мы займемся объяснением редкого случая общего культа Триглава в двух удаленных друг от друга городах, хотя в принципе каждое племя имело собственное божество покровителя и осуществляло его культ в своем святилище, а если и почитало другие божества, чему не препятствовали никакие «догматы», то лишь как второстепенные[466].

Возникает вопрос, повторяется ли культовая модель, описанная Титмаром в Радогощи, в житиях св. Оттона в Щецине и Саксоном (о чем будем говорить далее) в Арконе, у всех полабских племен, по крайней мере, у значительной их части? Ответ на этот вопрос не может быть однозначным, поскольку реализация модели зависела от финансовых возможностей племени, а не только от его идеологических тенденций. Главные племена организовали развитую сакральную казну, предваряя, некоторым образом, функции государства, и получили средства на строительство храма, на его содержание, на жрецов, а также наверняка на нужды политического свойства. Но что каждое племя могло себе это позволить, приходится скорее сомневаться.

Интересные сведения на эту тему предоставляют жития о Волине. Там, по свидетельству Vita Prieflingenis, которое нет достаточных оснований ставить под сомнение[467], находилась гонтина без божества, поскольку о нем умалчивают все жития. Эбон сообщает,