У вездеходов крутилось с десяток вооруженных людей – по числу охраняемых машин. Они возбужденно переговаривались, взахлеб обсуждая далекий бой – выстрелы и взрывы отдавались гулким эхо, донося к дороге разрывчатую канонаду.

– Переверзев, – тихо скомандовал Кузьмичев, – сжигаешь дальнюю отсюда машину и ту, что рядом. Я уничтожаю те, что в середке. Вован, ты отстреливаешь сторожей и прикрываешь Раджабова.

– Есть!

– Огонь!

Молния миллионовольтного разряда вспорола крайнему вездеходу бок, подбросила машину вверх и опрокинула на сторожей.

Гулко рвануло ее высокотехнологичное нутро, выбрасывая сноп радужного пламени. Тут же взлетела на воздух следующая – клуб огня разнес на блестящие осколки колпак.

Кузьмичев сделал два выстрела из любимого бластера – ближний к нему вездеход осел на передок, с громким хлопком откинулся капот, выпуская белесый султан дыма.

– Джафар! Заводи первую! Код помнишь?

– Да-а!

Раджабов понесся к первому вездеходу в колонне, а Кислый скакал за ним – боком, короткими, злыми очередями валя охрану.

– «Сезам!»

Послушно отворился прозрачный сегмент колпака, и Раджабов ужом влез в кабину. Секунд пять он разбирался в управлении, а по истечении этого срока квадратный вездеход развернулся и помигал прожектором на верху колпака.

– Сашка! Хватит! Бегом к вездику, поведешь!

– Ага! В смысле – есть!

Раджабов крикнул что-то неслышное Кислому, выскочил из кабины – и чуть не попал под выстрел ретивого волонтера. Растрепанный рыжий нормал возник из кустов, куда, надо полагать, отлучался по известной надобности, и вскинул плазменный излучатель. Струя обожгла Раджабову руку, а в следующее мгновение подлетел озверевший Кислый и ударом приклада проломил рыжую голову.

– По машинам!

– А ты? – крикнул Переверзев, просунувшись в кабину вездехода.

– А краулер кому вести? Не бросать же!

– А-а…

– Бэ-э! Газу!

– Есть!

Пара вездеходов, развернувшись на месте, стартанула так, что грунт фонтанами брызнул. С ходу вломившись в чащу, квадратные танки-транспортеры бросились вдогонку за юрким краулером. Теперь перед Кузьмичевым встала еще одна задачка – так вести краулер, по такой дороге, чтобы следовавшие за ним «вездики» не застряли, протискиваясь между дерев.

Петляя и кружа, он вывел танкетку в знакомый распадок, где его дожидались женщины, ученые, инженеры, военспецы, бывшие лядовцы, вышедшие на свободу с чистой совестью и кровью смывшие грех вольного или невольного предательства.

– Садитесь! – крикнул полковник. – Быстро! Быстро!

– Я с вами! – подбежала Лида. – Можно?

– Залазь!

Ревниво зыркнув на врачиню, гибко присевшую на сиденье рядом с Георгием, скрылась под колпаком Алла.

– Все сели? Вперед!

Краулер, вероятно, развил рекордную скорость – Кузьмичев выжимал из мотора весь его КПД. Два вездехода за спиной сипло гудели, не отставая, качаясь и подпрыгивая на рубчатых своих шарах-колесах, бликуя красным на прозрачных колпаках-крышах.

Дорога была пустынна – ни кибера, ни человека, только заросли мелькали по сторонам – пучками ярко-оранжевых нитей, ворохами карминно-красных ленточек, снопами прутиков, словно покрытых алым пушком, перистыми помпонами насыщенного розового колера в «горошек» цвета бордо.

Зверье не показывалось, лишь однажды дорогу перебежал мелкий рогонос – проскочил за обочину и яростно замычал оттуда, затряс бронированной башкой, плавно переходящей в спаренный бивень.

– Что вы сейчас чувствуете? – прокричала Георгию Лида, одной рукой держась за скобу, а другой прижимая волосы, треплемые ветром.

– Бешенство! – рявкнул Кузьмичев. – Какого хера, простите за выражение, я должен постоянно выкручиваться, бегать как мышь от кота? Нас вынудили к убийствам, даже не спросив, а хотим ли мы стрелять в людей? Не хотим! Нам тошно и противно, воротит нас от смертей! Но уж коли нас пришли убивать, то пускай лучше умрут сами!

– Ужасно…

– Что?! – не расслышал Георгий.

– Ужасно, говорю!

– Да уж!

Помолчав, он громко спросил:

– А что чувствуете вы, Лида? Зачем вы остались с нами?

– Зачем, зачем… Я не свободна от химеры совести, Георгий, и хочу… как это получше выразить… отпущения греха? Покаяния? Нет, это как-то слишком уж религиозно звучит… Искупления хочу! Искупления вины, так будет верно… Осторожно, здесь поворот к биостанции!

– Вижу! Простите, но вашей вины в происшедшем нет, ваша совесть не запятнана кровью. Чего же вам искупать?

– Даже не знаю, как вам это объяснить… Просто я так чувствую! И вот, когда мне станет ясно, что более вины на мне нет, я успокоюсь.

– И много вас таких, совестливых?

– Кажется, я понимаю, о чем вы… Человек сто колонистов ступили на тропу войны по убеждению, по зову сердца. Они были искренни в своей жажде защитить и спасти город от врагов, в желании истребить неприятеля-аномала. О, они даже гордились тем насилием над душой, когда заставили себя перешагнуть через ужас причинения смерти. Они принудили себя исполнить священный долг… И во что же они превратились? Я не представляю, что теперь станется с этими глупцами, уверовавшими в очистительное насилие… У вас, Георгий, твердое сердце, закаленный дух, а они все слабы и мягки… Если же добрый человек начинает творить зло, он коверкает свою душу, уродует ее, и выправить этот внутренний излом бывает невозможно… Были и другие, которые вслух не говорили слов против. Они боялись войны и не хотели переступать через себя. Эти предлагали ненасильственные пути решения. Признаюсь, я их не поддерживала, хотя они были единственные, кто говорил: «Давайте сначала спросим: „Кто идет?“, а уже потом будем открывать огонь!» Но их не слушали… Молодые и горячие, неумелые и глупые рвались в бой, они искали и без труда находили самые простые и эффективные решения проблемы. Вот и нашли. Большинство, как всегда, оставалось пассивно, а тех, что вроде меня, и не найти, пожалуй. Я одна такая дурная…

– Не наговаривайте на себя. Просто вам пришлось труднее всех – вы оставались человеком!

Перед знакомой зеленой рощей Кузьмичев малость сбавил скорость. Забелели стены Космограда.

– Я сама все скажу, ладно? – попросила Лида, выходя из тяжких дум. – Вы только подыгрывайте!

– Вас же похоронили, – усмехнулся полковник.

– Что ж делать, приходится воскресать! И не останавливайтесь перед воротами, притормозите только.