Рано утром Йуль вернулся в гавань, и ему пришлось опросить не одного перепуганного торговца, прежде чем удалось добиться внятного ответа.

– Да белые, как она сама! – испуганным тоном заверил его какой-то матрос. – Ну или, может, скорее как солома. Желтоватые.

Йуль тяжело сглотнул.

– Она не сюда направляется? Не в Пламм?

Тут моряк уже ничего не мог сказать наверняка – разве можно угадать желания морских ведьм и привидений?

– Но она выйдет прямиком к восточным пляжам, если продолжит идти тем же курсом. Тогда посмотрим, кто из нас выдумывает, да, Эдон? – На этом матрос оборвал разговор, чтобы толкнуть локтем в бок своего сомневающегося товарища по команде, и тут же ввязался в спор о том, носят ли русалки одежду.

Йуль остался стоять на причале, чувствуя, что мир вдруг пошатнулся. Казалось, он вновь стал мальчишкой, который протягивает еще не татуированные руки к тонкой занавеси.

Йуль бросился бежать. Он не знал, как дойти до восточных пляжей – пустого каменистого отрезка берега, куда ходили одни только коллекционеры всякого хлама и особо романтичные поэты, – но несколько вопросов, заданных на бегу, позволили ему добраться до нужного места и сесть на берегу задолго до полудня. Он поджал колени к груди и уставился на волны с золотистыми шапочками пены, высматривая тонкую белую линию паруса на горизонте.

Она не появилась ни в этот день, ни на следующий. Йуль возвращался на берег каждое утро и просиживал до сумерек. Его разум, который столько лет провел в нетерпеливом стремлении к цели, казалось, наконец успокоился и свернулся в клубочек, как кот, который улегся поспать. Он ждал.

На третий день над волнами показался совершенно белый парус, наполненный ветром. Йуль не сводил взгляда с приближающейся лодки, неловкой, угловатой, пока глаза не заболели от соли и солнца. Одинокая фигурка стояла на борту лицом к острову, гордо расправив плечи, словно бросая вызов, а соломенные волосы развевались на ветру. Йуль почувствовал, как его охватывает истерическое желание пуститься в пляс, закричать или упасть в обморок, но вместо этого он просто встал и вскинул руку в воздух.

Она увидела его. Ее сковала странная неподвижность, несмотря на покачивание лодки под ногами. Потом она рассмеялась – это был безудержный громкий хохот, который покатился над водой прямо к Йулю, напоминая летний гром, – и, скинув с себя несколько слоев грязной одежды, без тени сомнения бросилась в неглубокие волны рядом с лодкой. Всего на полсекунды Йуль задумался о том, за какой сумасшедшей он гонялся двенадцать лет, и засомневался, что сможет ей соответствовать, а потом сам кинулся в воду и побежал к ней навстречу, смеясь и волоча свои белые одежды по воде.

Вот так поздней весной 1893 года в вашем мире и 6920 года по летоисчислению Начертанного Йуль Ян Ученый и Аделаида Ли Ларсон нашли друг друга в полуденных приливных водах у берегов Города Пламм и с тех пор больше не желали разлучаться.

Мне снились золото и синева.

Я парила над неведомым океаном, следуя за лодкой с белым парусом. На носу стояла размытая фигура с развевающимися волосами. Черты ее лица были смутными и нечеткими, но было что-то знакомое в ее силуэте, что-то настолько цельное, дикое и настоящее, и мое спящее сердце разрывалось на части.

Я проснулась от того, что по щекам потекли слезы. Я лежала на полу комнаты, замерзшая, с затекшими руками и ногами, а в мою щеку больно врезался уголок «Десяти тысяч дверей». Но мне было все равно.

Монета. Серебряная монета, которую я нашла в детстве, наполовину зарытую в пыль чужого мира, монета, которая сейчас грела мне ладонь… Она была настоящая. Такая же настоящая, как прохладный кафель под моими коленями, как слезы, остывающие у меня на щеках. Я сжала ее и почувствовала запах моря.

А раз монета настоящая… То и все остальное правда. Город Нин и его бесконечные архивы, Аделаида и ее приключения в сотне других мест, истинная любовь. Двери. Словотворчество?

Я почувствовала дрожь привычного сомнения, в голове эхом пронесся голос Локка, презрительно фыркающего: «Глупые выдумки». Но я уже сделала выбор, я поверила, и мне удалось открыть запертую дверь с помощью написанных слов. Как бы там ни было, эта история – эта невероятная, невозможная фантазия о Дверях, словах и иных мирах – оказалась правдой. И я каким-то образом имела к ней отношение. А также мистер Локк, Общество, Джейн и, возможно, даже мой бедный исчезнувший отец.

Мне показалось, я читаю детектив, в котором не хватает каждой четвертой строчки.

Единственное, что можно сделать, когда по пояс увяз в загадочном сюжете, – это продолжать читать.

Я схватила книгу и начала листать страницы в поисках нужного места, но потом замерла, увидев тонкий листок, вложенный между последних страниц. На вощеной оборотной стороне чека продуктовой лавки Заппиа было всего два слова:

Все буквы были заглавные, старательно выведенные, как обычно пишут, когда не привыкли держать перо в руках. Я вспомнила, как Сэмюэль рассказывал мне о своем домике на северной оконечности озера и как его смуглые руки двигались в темноте, а сигарета разбрасывала искры, будто хвост кометы в ночном небе.

О, Сэмюэль.

Если бы я не задумалась о его руках, сжимая записку, я бы, возможно, услышала шаги медсестер до того, как замок щелкнул, дверь открылась и они застыли на пороге, как две горгульи в накрахмаленных фартуках. Их взгляды пробежались по палате – пустая кровать, открытая задвижка на оконной раме, пациентка на полу в задранной ночнушке – и остановились на книге. Обе настолько синхронно двинулись ко мне, что, наверное, это была какая-то прописанная в уставе процедура. Скажем, «Процедура 4Б: действия в ситуации, когда пациентка встала с постели, а в ее руках обнаружены посторонние предметы».

Их пальцы вцепились в мои плечи, как когти гарпий. Я застыла – нужно оставаться спокойной, производить впечатление здоровой, вести себя хорошо, – но одна из них подняла книгу с пола, и я кинулась к ней. Мне тут же начали скручивать руки за спиной, и я принялась брыкаться, выть и брызгать слюной, сопротивляясь с яростью, свойственной лишь детям – и сумасшедшим.

Они были старше и сильнее и проявили удручающую ловкость, так что вскоре мои руки оказались прижаты к бокам, а ноги, спотыкаясь, шагали по коридору.

– Думаю, надо сразу к врачу, – произнесла одна из медсестер, тяжело дыша. Вторая кивнула.

Я успела мельком увидеть свое отражение в стеклянных окошках дверей, которые мы проходили: темный призрак, одетый в белый хлопок, со спутанными волосами и безумными глазами, в сопровождении двух женщин с прямой осанкой и в накрахмаленной форме, похожих то ли на ангелов, то ли на демонов.