— Животное, — хрипло выдыхает Лиза.

— А вот не нужно меня провоцировать. Никаких больше уроков с мужчинами!

— Но Адам…

— Я все сказал! Мы найдём тебе женщину-педагога.

Выхожу из нее, грудная клетка словно разорвана, дышать трудно. Вот они, чувства. Дышу. Хреново. Но нам так надо. Со словами пока проблема, мне нужно смириться с этим внутренне.

Отравила ты меня, девочка.

Прижимаю ее к себе, целую в волосы, дышу.

— Пошли в душ.

— Ты иди, а меня что-то ноги не держат. Тело не слушается, — садится на диван, запрокидывая голову.

— Иди сюда, — подхватываю на руки, Лиза цепляется за мою шею. Уношу свою жену в ванную.

***

Она в кресле, закутанная в пушистый халат. В гостиной горит только тусклый светильник, пахнет малиновым чаем. Задумчивая. Моя жена смотрит в темное окно, а я смотрю на нее. Мы забыли про презерватив. Я забыл. Это моя зона ответственности. Но никаких истерик не следует. Последние полчаса Лиза молчаливая. Больно вроде не сделал. Слишком жестко было для нее? Может быть. Но я же чувствовал, что ей нравится.

Прохожу, сажусь в кресло напротив, подаюсь к ней, опираясь локтями на колени.

— Я надеюсь, мой посыл был понят? Никаких мужчин в твоей личной зоне, — вроде уже спокоен, но голос все равно холодный.

— Чувство собственничества? Или ревность?

— Есть разница?

— Да, — слишком спокойная, устала. — Чувство собственничества – это когда смеют трогать вещь, которая принадлежит тебе. Ревность глубже… Она… — не договаривает, кутаясь в халат. Задумываюсь, рассматривая Лизу. Хотя ответ я знаю.

— Это ревность, Елизавета. — Распахивает глаза, всматривается в мои, ища ответы. Я открыт, пусть считает.

— Не будет никаких мужчин, кроме тебя. И не было никогда.

— Хорошо, рад, что ты меня понимаешь.

Откидываюсь на спинку кресла, глубоко вдыхаю.

— Теперь к Марине и ее «правде». Правда есть только одна, и я донесу до тебя. Не хочу, чтобы моя бывшая жена опять сбила твои ориентиры. Не угомонится она, пока не добьет меня. И мне нужна твоя вера.

Роман

— Мы встретились на выставке современного искусства. Марина выставляла там свои работы. Я оказался там случайно. Мне нужен был префект. Неформальная обстановка, разговор об искусстве, и его подпись у меня в руках. Меня сопровождала девушка… Не помню уже имя. Просто девушка. Она зависла на портретах Марины и желала с ней познакомиться. Мы познакомились, пригласив Марину на ужин. 

«Лучше бы не было этого знакомства», — думаю я про себя, но Лизе не озвучиваю. 

— Марина была красивой, интересной женщиной. Умна, талантлива, разносторонняя, загадочная. Взаимный интерес возник сразу. Мне нужна была такая женщина рядом: деятельная, светская львица, умеющая себя преподнести. Ее интересовали мои возможности, меня… 

Перевожу взгляд на Лизу. Слушает внимательно, впитывая каждое мое слово. Она изначально этого хотела. Я мог дать ей все, никаких ограничений, но девочке нужно намного больше, чтобы вывернул душу. 

— А мне – качественный секс и спутницу, которая не испортит мою репутацию. Иллюзий из нас никто не питал. Марина, как и я, цинична и корыстна. Взаимовыгодный брак. Идеально для меня. Никаких чувств, ревности, эмоций. Фундаментальный брак. Мне тогда так казалось. 

Встаю с кресла, иду к бару. Лиза наблюдает за мной, кусая от нетерпения губы. Подожди, моя девочка, мне сложно раскрываться. До этого момента мне казалось, что я вообще на это не способен. Наливаю себе немного коньяка, делаю глоток, прохожусь по комнате, играя напитком в бокале. 

— Год, второй, третий – все было отлично. Мне казалось, что отлично… За это время Марина получила все, что хотела. Собственную мастерскую, школу, выставки в Европе, славу, деньги. В прессе наш брак называли самым успешным. А за кулисами красивой, успешной картинки Марина начала истерить. Я постоянно в разъездах, мой бизнес был на стадии становления. Не было ни времени, ни желания разбираться в ее депрессиях. Для этого, в конце концов, существуют психологи. Она могла на сутки закрыться в мастерской, отказаться от походов на приемы, била посуду и срывалась на прислугу, например, потому что я не успевал на ужин. Со мной такие фокусы не прокатывали, я никогда не велся на женские истерики. Поэтому нанял ей хорошего психолога и уехал на пару недель в другой город, где мы строили новый элитный район. 

Залпом допиваю коньяк и иду за еще одной порцией. Иначе не смогу больше говорить. 

— Тогда она впервые сбежала от меня. Нашел ее в каком-то притоне, под прикрытием сборища творческих людей. Алкоголь и травка для вдохновения, что-то вроде секты. Приволок ее домой. Она кричала, обвиняя меня в том, что я уничтожил ее лучшие годы. А она человек искусства, и ей нужны эмоции, вдохновение, которых я не могу ей дать. Я не мог позволить, чтобы ее нестабильное психическое состояние и загулы в притонах вылезли наружу. Поместил ее в хорошую клинику в Германии. Уже через месяц она звонила мне и просила вернуться домой, уверяла, что все осознала и вылечилась. Каялась. Так и было. Еще год мы прожили относительно нормально. Я перестал ее контролировать, и она сбежала снова, хотя никто насильно ее не держал. Тот же притон, те же люди, но уже в качестве источника вдохновения – наркота. Пока искал ее, выяснил, что моя супруга была беременна. Была… Она распорядилась жизнью моего ребёнка без моего участия. Эгоистично решила, что имеет на это право… Она выскребла его из себя на третьем месяце беременности. 

Сглатываю. Я, определённо, холоден и расчетлив, но ребёнок… 

— Меня взорвало тогда. Накрыло такой яростью, что у самого сорвало крышу. Я готов был придушить ее голыми руками и выкинуть куда-нибудь в сточную канаву, как она моего ребенка. Мирон ее опять нашел и приволок ко мне. Эмоции… Мне нужно было остыть тогда и просто вычеркнуть эту женщину из своей жизни. Но… Тогда я еще не умел настолько себя контролировать. Мне хотелось ее наказать. Не справился психолог, в моей голове были методы пожёстче. Как шоковая терапия, окунание в собственное дерьмо, пока не поймет, как ничтожна ее жизнь и то, что у нее нет права отбирать жизнь у моего ребёнка. 

Вновь выпиваю коньяк до дна. Хочется еще, но нет цели напиться. Язык достаточно развязан. Лиза вздрагивает, когда я с грохотом ставлю стакан назад. 

Сажусь напротив нее, заглядываю в глаза. 

— Ты совершил что-то плохое? — тихо спрашивает она. Киваю. 

— Ее привезли обдолбанную какой-то наркотой. Я бы назвал ее болезнь вседозволенностью, пресыщенностью. Марина зажралась. Все есть, любые деньги, возможности, развлечения – это своего рода диагноз. Когда возможности безграничны, люди начинают творить дичь. Опускаться. И мне хотелось ей показать, как просто она может все потерять. Я задал только один вопрос: почему она убила моего ребенка? Я много что не помню из этой ночи, но точно помню ее ответ. С язвительной ухмылкой она равнодушно заявила мне, что мой ребенок испортил бы ее жизнь, фигуру и планы. Вот так просто она вытравила из себя моего ребёнка, потому что он нарушил бы ее планы. Я схватил ее за волосы и потащил в бассейн с холодной водой. И ведь после нескольких лет жизни с этой женщиной я поверил в нее, в себя, в наш брак. В будущее, в семью. Марина казалась мне достойной. Да, по расчёту, но… Я топил ее в этом бассейне. Снова и снова окунал в холодную воду, чтобы протрезвела, чтобы осознала, что совершила, и дала мне вменяемые ответы. Все как в тумане, состояние полного аффекта и невменяемости. Я что-то кричал, требовал, угрожал, ненавидел ее. Держал за волосы в воде, давал хватануть воздуха и вновь топил. Отпустил, только когда она ослабла и уже не сопротивлялась. Вины и жалости я не чувствовал, я вообще ничего не чувствовал. Она убежала к себе в комнату, а я медленно, но верно глотал виски в своём кабинете, пытаясь унять дрожь в руках.