— Чувак, ты куда слился?

Клейт не ответил — просто сидел и хрустел чипсами.

— Почему не вышел на сцену? — прорычал я.

Он так и хрустел. Через несколько секунд он дожевал чипсы и заявил:

— Да че-то не захотелось выступать.

Я от такого ответа прифигел, но ничего не сказал.

Мы долго смотрели друг на друга. С каждой секундой эта новая реальность затвердевала все сильнее. Я дал ему десять секунд, чтобы все исправить.

Девять, восемь, семь, шесть.

Хрум. Хрум. Хрум.

Пять, четыре, три.

Хрум. Хрум.

Два.

— Понятненько, — сказал я, развернулся и вышел.

Больше я Рэди-Рока на сцену не вызывал.

В следующий вечер мы с Джеффом изменили сет. Клейт стоял сбоку от сцены. Началась часть концерта, когда его обычно вызывали, но мы ее пропустили и перешли к следующей сцене. То же самое в Далласе. То же самое в Хьюстоне. То же самое в Сан-Антонио.

Мы больше не разговаривали. Клейт ездил на автобусах с другими группами, а если ехал с нами, то не вставал с койки. Однажды, ближе к концу тура, мы услышали странный звук с его места.

Клик-клак, щелк. Клик-клак, щелк.

Койка Чарли Мэка была прямо над Клейтом. Чарли, раздраженный звуком, свесился вниз, чтобы посмотреть, в чем дело. Он раздернул шторку.

— Йоу, мужик, ты че творишь? — завопил Чарли, спрыгивая на пол.

Клей чистил полуавтоматический пистолет-пулемет «Узи». У него не было пуль, но он тренировался заряжать его и спускать курок.

Клик-клак, щелк. Клик-клак, щелк.

Мой школьный друг пропал, и с ним пропало веселье, волнение от уличных баттлов, радость нового звучания. На его месте остался абсолютный незнакомец.

Нет в жизни ничего хуже, чем наблюдать за самоуничтожением близких людей. Папуля говаривал: «Можно предотвратить убийство, но нельзя предотвратить самоубийство». Рэди-Рок хорошо зарабатывал, занимаясь любимым делом. Он выступал перед тысячами людей и путешествовал по миру. Друзья были готовы за него жизнь положить. Однако отчего-то он просто не видел весь спектр возможностей, простирающийся у его ног. Он добрался до оазиса только для того, чтобы отчаянно уползти обратно в пустыню.

Я раз за разом видел такое поведение на протяжении всей своей карьеры. Я давал работу сотням людей, и многие из них в конце концов ломались под давлением возможностей. Великий черный поэт Чарли Мэк однажды прекрасно сказал на этот счет: «Давление разрывает трубы, братан».

Нам всем приходится бороться с естественным процессом разрушения. Ничто не вечно — твое тело состарится, твой лучший друг закончит школу и уедет в другой город, а дерево, по которому ты раньше забирался в дом Стейси Брукс, однажды рухнет от ураганного ветра. Твои родители умрут. Все меняется, восход сменяется закатом. Ничто и никто не способен противостоять энтропии.

Вот почему саморазрушение является ужасным преступлением. Проблем хватает и без этого.

Когда мы вернулись в Филли, Рэди-Рок взял свою сумку, я взял свою. Мы не попрощались и даже не взглянули друг на друга. Я смотрел, как он уходит вдоль по Вудкрест, ни разу не оглянувшись.

Из-за того, что в детстве я столкнулся с разрушительным поведением папули, я никогда не мог терпеть похожих черт в окружающих людях. Забавно, что в других я их вижу кристально ясно, но, как говорится, в своем глазу…

Первый (и единственный нормальный) сингл с третьего альбома назывался «Я мог бы навалять Майку Тайсону». В то время я часто использовал непобедимость Майка в качестве метафоры, чтобы объяснить разницу между естественным уничтожением и самоуничтожением.

Допустим, тебе нужно бороться за титул чемпиона с Майком Тайсоном в самый расцвет его карьеры. Опасаясь за свою жизнь, ты нанимаешь легендарного тренера Фредди Роуча, начинаешь идеально питаться, беспрекословно следовать программе тренировок — в общем, делать все, что в твоих силах, чтобы подготовиться к встрече с Железным Майком. Ты выходишь на ринг в безупречной физической и умственной форме, и Майк уничтожает тебя за 15 секунд. Ты сделал абсолютно все, что мог, но все равно проиграл. Просто ты не такой хороший боец, как Майк Тайсон. Это терпимая потеря. Это я называю естественным разрушением.

Но если ты пренебрегал тренировками, питался чем попало и выбрал на роль тренера своего кореша Пукки — и Майк вырубит тебя через 15 секунд — ты понесешь нестерпимую потерю. Тебе придется прожить остаток жизни, не зная, что случилось бы, если бы ты постарался. Ты всегда будешь знать в глубине души, что проиграл не Майку Тайсону, а самому себе. Бой был не между тобой и Майком — ты сам проиграл себе еще раньше, чем Майку.

Именно это и случилось с нашим третьим альбомом. Музыкальный бизнес непредсказуем — какие-то пластинки выстреливают, какие-то нет. Иногда ты уверен, что песня станет хитом, но она никому не заходит, а ту, о которой ты даже не вспоминал, все заслушивают до дыр. Это естественный процесс, неизбежное стечение обстоятельств. Но если ты просрал 300 000 долларов на ромовый пунш и куриные наггетсы, и твоему папаше пришлось прилететь и силой утащить тебя домой, а потом ты кое-как сляпал вместе какие-то треки в подвале у мамы твоего лучшего друга, ты заранее обрек себя на нечестный бой с самим собой.

Проиграть обстоятельствам — дело честное. Но проиграть самому себе — это подло.

And in This Corner… был полным провалом. До этого у нас было три миллиона проданных пластинок, трижды платиновый альбом и самая первая в истории статуэтка «Грэмми» за рэп. В нас очень много вложили и от нас очень многого ждали. И мы все профукали.

Мы понимали, что альбом пролетел мимо цели, но по-настоящему осознали это, когда снова поехали на гастроли. Людей в публике стало меньше, и они стали менее приветливые. Они больше не подпевали нашим текстам, а выплаты за концерт сократились почти на 70 %. Мы утешали себя мыслью о том, что все это ради «рекламы».

Дела были плохи, но я не представлял, что сделать и как все исправить. И конечно, я не ожидал, что все станет настолько ужасно.

В то время мы с Мелани жили на грани между блаженными былыми днями любви и надежд на будущее и неминуемо наступающим временем обид, ссор и разрушения. Любовь тихо ушла, и мы продолжали жить в одном доме, но старались не пересекаться. Разговоры стали пустыми, еще не злобными, но уже лишенными доброты. Эта изощренная пытка, когда ты знаешь, что все идет к концу, но конец никак не наступает.

Мы с Чарли проводили все больше времени в Лос-Анджелесе.

Стоило мне приземлиться, как Таня уже встречала меня в аэропорту с арендованной машиной, ключами от отеля, бронью ресторанов и всем необходимым. Девчонки в Лос-Анджелесе всегда казались деловыми и организованными. Они всегда хорошо соображали и постоянно гнались за какой-нибудь мечтой или возможностью. Что-то в самой культуре города было благодатной почвой для стремлений и роста. Таня никогда меня ни о чем не просила, она просто так мыслила. С ней мне было спокойно и комфортно.