Он вновь коснулся гладкой прохлады стены.

— Жаль, что такое искусство со временем неминуемо угаснет. Кажется, в первой половине восемнадцатого века…

Вздохнув, человек в костюме художника заставил себя оторваться от созерцания изразцов и покинуть павильон. Пройдя по узкому коридору, он отворил низкую дверцу и оказался в небольшом, довольно уютном помещении, выделенном ему для труда и проживания милостью сиятельного султана, Абдул-Надула Великолепного, пришедшего в восторг от продемонстрированных гостем миниатюр.

В глубокой задумчивости художник пересек комнату и остановился у окна. Тесный внутренний дворик был погружен в ночную тьму, и лишь покрытые позолотой купола протянувшейся напротив длинной сводчатой галереи подсвечивались установленными в них фонарями. Где-то там, в темноте, терялась высокая ограда, спускающаяся к самому Босфору.

Пока глаза художника были обращены в ночь, с тонкого листа, покрытого слоем свинцового белила, гуммиарабика и золотой пыли, на него взирали другие глаза — грустные и внимательные. Словно почувствовав этот взгляд, художник обернулся и приблизился к начатой сегодня работе.

— Ну, сиятельный султан, пора приниматься за дело, — произнес он, вглядываясь в тонкое лицо юного Абдул-Надула. Изображение на листе хранило благосклонное молчание. Художник ослабил узел своего вещевого мешка и извлек на свет… голубые шелковые шаровары. Следом явились расшитый золотом халат и затейливо завернутый тюрбан, увенчанный эгретом с бриллиантом невероятной величины. Правда, этот бриллиант был фальшивым… Тюрбан надежно укрыл огненно-рыжие кудри, ямочка на подбородке спряталась под фальшивой бородой, голубые глаза с помощью линз стали карими, а задорные веснушки полностью исчезли под слоем грима. Облачившись в точную копию парадного костюма Абдул-Надула Великолепного, Антипов Антип Иннокентьевич стал практически неотличим от изображенного на миниатюре султана.

Приняв гордый и независимый вид, новоявленный «султан» уверенно пошел переходами селямлика, которые успел неплохо изучить за время своего первого визита во дворец. С тех давних пор убранство помещений успело несколько измениться, однако архитектура осталась прежней, и Антип не боялся, что заплутает. Маршрут его вел к личной сокровищнице султана, расположенной по соседству с так называемым павильоном Священной мантии, где хранились глубоко почитаемые мусульманами реликвии — осязаемые свидетельства жизни Пророка Мухаммеда. Однако священные реликвии Антипова не привлекали — он шел за ценностями другого рода.

Сокровищница султана охранялась тщательно и неусыпно. Но разве придет кому-нибудь в голову преградить путь великому владыке, возжелавшему скрасить неожиданную бессонницу утешительным для взора сиянием бриллиантов? Единственная проблема Антипова заключалась в том, что большинство экспонатов, известных потомкам по историческим свидетельствам, не подлежало выносу. Не взвалит же «султан» себе на спину инкрустированный жемчугом и изумрудами трон или золотой подсвечник весом сорок восемь килограммов, а то и десертный сервиз, украшенный бриллиантами… Следовало брать вещи наиболее компактные, к тому же не вызывающие опасного недоумения у случайных встречных. А лучше — вовсе незаметные постороннему глазу под складками широкой одежды.

Лжесултан обогнул тронный зал, пересек зал ожидания с каскадным фонтаном, установленным так, чтобы шум воды, падающей из одной чаши в другую, заглушал беседу, не предназначенную для любопытных ушей. Равнодушно миновав бронзовую дверь библиотеки, он уже ступил в коридор, соединяющий личные палаты султана с сокровищницей, как вдруг… из-за угла, словно предупреждая о неприятностях, вынырнула зловещая тень, а следом за ней появился многомудрый Осман-Ого, великий визирь султана.

Столкнувшись нос к носу со своим повелителем, Осман-Ого сдавленно хрюкнул и застыл в позе наполовину исполненного реверанса. Антипов устало вздохнул, сдвинул крашеные брови и недовольно произнес:

— Ну, драгоценный визирь, и что ты замер, будто кобыла, наступившая на собственный хвост? Только не вздумай докучать мне сейчас своими доносами, очень спать хочется.

Антипов демонстративно зевнул, и тут почтенного Османа-Ого прорвало:

— Бли… Бли… Близнец! — выдавил он, заикаясь, и, преодолев это ужасное слово, завопил во всю мощь своих легких: — Стража!!! Отвести его в Клеть…

Дом Алишера, главного повара кухонь султана, встретил «Хасана» Птенчикова и его «сестру» радостью: маленькие пациенты Вари Сыроежкиной чувствовали себя значительно лучше. Хозяйка Зульфия провела гостей в сад, где их слух смог в полной мере усладиться звонкими детскими голосами: несмотря на поздний час, Саадат разрешила воспрянувшим к жизни детишкам подняться с постелей и подышать свежим воздухом. Сама она сидела тут же, зорко следя за своим выводком, будто утица за утятами. Увидев Варвару, Саадат вскочила с места и бросилась ей в ноги, увлажняя подол феридже слезами благодарности. Смущенной девушке насилу удалось заставить ее подняться и войти в дом.

Пока Варя осматривала детишек, женщина делилась своими надеждами. Ее муж наконец протрезвел и осознал весь ужас положения, в котором они очутились. Теперь он собирается перебраться с семьей в Самарканд, где живет его старший брат: нельзя же злоупотреблять гостеприимством соседки! С одной стороны, уезжать будет грустно — в Истанбуле у Саадат останутся отец, брат, сестры, но, с другой стороны, ее муж — вах, вах! — больше не сможет пропадать в этой гнусной чайхане, выберется из сетей шайтана и снова станет любящим семьянином и добрым мусульманином!

— А где сейчас твой муж? — поинтересовалась Варя, с удовлетворением ощупывая пришедшие в норму железки на тонких шейках ребятишек.

— Пытается собрать денег на дорогу, — мигом погрустнела Саадат.

— Кстати, о деньгах, — спохватился Птенчиков, поворачиваясь к Зульфие. — Скажи, хозяюшка, хватит ли этих средств, чтобы погасить долг почтенного Алишера?

Он протянул жене повара кожаный мешочек с выручкой за три-нуль-персператор. Зульфия всплеснула руками, покачнулась, но в обморок падать не стала: высыпав золото на стол, она быстро прикинула общую сумму и подняла глаза на Ивана:

— Как мне благодарить тебя, добрый чужеземец, вошедший в наш дом, подобно весне? Ты не Хасан, ты Микаил — ангел жизни. Да наградит тебя Аллах своею милостью, да будет тебе грешная земля белым облаком, и пыль под ногами — лепестками роз…

— Что ты, голубушка, успокойся, — замахал руками польщенный учитель литературы. — Подумаешь, денег принес, ерунда какая… Прими это как закят ал-фитр — «милостыню завершения поста» в светлый праздник Ураза-байрам. Вспомни, о чем свидетельствует хадис: «Пост рамадана висит между небом и землей, пока раб Божий не подаст предписанной для него милостыни».

Женщина заулыбалась, потом вдруг отделила от закят ал-фитра горсть монет и протянула соседке:

— Возьми, Саадат, этих денег вам хватит на дорогу до Самарканда.

Тут уж залились слезами обе женщины. Количество расплескавшейся вокруг благодарности грозило затопить помещение. Улучив минутку, Птенчиков вышел на свежий воздух и связался с Егором.