Так!

Совсем уже что-то новое.

И непонятное!

«Хозяином» в их кругу называли человека, который выполнял, как выражался Хропцов, «спецзадания». Что это за «задания» Юрий не знал, он видел этого человека мельком несколько раз, но общаться не приходилось.

— Семён! — в трубке молчали. — Семён!! — почти закричал Чибилин. — Ты меня слышишь?

— Слышу.

— Тогда ответь: это ведь я тебе позвонил, а не ты мне. Так? Отвечай! Так?

— Так.

— А если бы я не позвонил? Как бы я узнал, что мне надо ехать к «Хозяину»?

— Я бы тебе позвонил.

— Куда?! В самолёт?

— Почему в самолёт? В гостиницу.

— А почему Хропец мне сам не позвонил?

— Так никто ж не знает, где ты. Я один.

— Ну ты б ему и сказал — где я.

— Он не спросил. Сказал, чтобы я телеграмму от своего имени отстукал.

«Очень похоже на этого трусливого хорька, — подумал Чибилин, — всё всегда чужими руками: как бы чего не вышло».

— Ладно. Зачем я «Хозяину»?

— Я не знаю. Сказал — при встрече. Мне ничего не сказал.

«И я бы тебе тоже никогда ничего не сказал, дебил недоразвитый», — подумал Юрий. Вслух спросил:

— А тебе зачем в Сочи лететь?

Наступила долгая пауза, и это тоже не понравилось Чибилину. «Что там с ним сегодня? Надрался, что ли»? Крикнул в трубку:

— Я спросил: тебе-то зачем сюда лететь? Ты что, оглох?

— Нет. Я слышу. Хропец велел. Я и не хотел… Не хочу… Не летаю… Не знаю…

«Да-а-а, совсем плохой», — подумал Юрий и в сердцах швырнул трубку на рычаг. — Надо гнать его в шею: весь бизнес развалит к чёртовой матери со своим пьянством.

…По трансляции объявили о скорой посадке. Засветилось табло, по проходу заходили темнолицые от южного солнца молодки в коротких юбочках.

— Застегните, пожалуйста, ваши ремни, — наклонилась над Чибилиным не в меру душистая стюардесса, как бы случайно задев его при этом богатой, на миг высунувшейся из декольте грудью. — Садимся скоро.

«С тобой не “садиться” надо, — подумал Юрий, вытаскивая из-под себя ремни, — что толку сидеть-то с тобой? Прилечь — другой разговор, с большим нашим удовольствием, да не ко времени ты грудкой своей похвасталась. Иными делами на сегодня занят». Он тяжело вздохнул.

И вновь с ещё большей ненавистью мысли вернули его к Хропцову Как же он так вляпался-то?

Был Юрок Чибила совсем ещё молокососом, только-только отметившим с друзьями своё, будь оно неладно, совершеннолетие. Отмечали столь не ко времени случившееся событие не один день — неделю подряд: деньги были небольшие, но на водку с колбасой хватало, сила мужская переваливала через край, здоровье не давало повода для беспокойства, девушки льнули, солнышко светило, птички пели, кровати поскрипывали… Помнится, тогда ещё, поднимая за него стакан, друг Серёга сказал: «Всё, Федя, — его почему-то в молодости многие называли Федей, — всё, Федя, отбегался, теперь условным наказанием не отделаешься, теперь тебя по “Указу” судить будут. Так что перед тем, как в постель какую укладывать — паспорт требуй: нет паспорта — иди дозревай, есть паспорт — раздевайся и сопротивляйся». Все дружно ржали, и никому было невдомёк, что друг Серёга тогда как в воду глядел.

У Чибиловой Надьки паспорта не было и в помине, время не пришло, но они оба год уже, как этому недоразумению значения не придавали и жили в полное своё удовольствие. На Федькином совершеннолетии Надя вместе со всеми хохотала над Серёгиным тостом. А когда в конце праздничной недели застала «своего» в недвусмысленной позе с «чужой» — сильно обиделась на обоих. Ушла в слезах и рассказала папе-маме об «одном принудительном случае», опозорившем её на всю предстоящую жизнь. Отец Надьки — освобождённый секретарь партийной организации крупного метизного завода — поставил «насильника» перед выбором: или женись, или тюрьма. Чибилин по молодости выбрал второе «или», чем привёл в неописуемое бешенство партийного функционера, поклявшегося сгноить обидчика дочери в каталажке, и в не менее неописуемое отчаяние влюблённую по уши и так бессовестно его оговорившую малолетнюю подружку. Чибилину за изнасилование несовершеннолетней грозил серьёзный срок, и даже чистосердечное раскаяние Надежды не спасло положения: парт-отец рыл носом землю, использовал все свои возможные связи в потугах претворить в жизнь угрозу про каталажку. Следствие тянулось бесконечно долго, конца и края ему видно не было, и всё это время молодой «насильник» провёл в многонаселённой камере предварительного заключения Бутырской тюрьмы, где в тот же период «квартировал» подследственный Вилор Семёнович Хропцов. С первых же дней новый сосед приглянулся Вилору Семёновичу. Он, что называется, «положил глаз» на бесшабашного, весёлого, не безнадежно тупого, но и без особого «царя в голове» паренька, и после своего освобождения приложил немало усилий, чтобы вызволить Юру из беды. Не забыв наставить при этом: «Ты мне по гроб жизни теперь обязан».

«Ну обязан — и обязан, по гроб — так по гроб, — помыслил тогда выпущенный на все четыре стороны сиделец, — подумаешь: велика беда. Главное — свобода! Всё сделаю, когда попросит. Не без этого. За мной не заржавеет».

А когда его попросили убить Лёшку Гривина — сильно растерялся.

…Самолёт ткнулся колёсами в посадочную полосу, подпрыгнул и с тормозным воем помчался к парковочным огням. Чибилин влип носом в иллюминатор: воздушные путешествия он любил именно за эти два момента, насыщающих адреналином всё его существо — взлёт и посадку. «Нет! — кричало в такие счастливые секунды это его “существо”, — адреналин — отнюдь не “гормон надпочечников”, как утверждают лишённые романтической фантазии тупоголовые врачеватели. Адреналин — это прежде всего ощущение, яркое, неповторимое, близкое к половому экстазу».

Из телефонной будки он набрал было номер Хропцова, но, услышав его недовольное «Слушают вас», разговаривать не рискнул, повесил трубку: уж больно не любил этот жук навозный телефонных общений, разрешал звонить только через секретаршу, так зачем нарываться на его «матовый гнев», если можно обойтись без этого? Съездит на Таганку, побеседует с «Хозяином», может, и без Хропца всё выяснится.

Юрий расплатился с диспетчером, подошёл к своей «Волге», привычно ударил было ногой по переднему колесу… «Чёрт, чёрт, чёрт… этого только не хватало! Недаром говорят — беда одна не приходит»: два задних ската лежали на ободах. Рассчитывать на такси никак не приходилось: на остановке загруженная тюками и чемоданами очередь обещала иссякнуть в лучшем случае к полудню следующего года. Что делать? Он беспомощно огляделся по сторонам.

К воротам платной стоянки подкатила зелёная с шашечками на грязных боках машина. Из неё вывалилась пассажирка и с воплями: «Что вы, что вы, какая там “сдача”, что вы, спасибо» — помчалась к зданию регистрации.

— А чемодан? Эй!! — крикнул ей вдогонку таксист.