— Переливание крови ничего не дало, отбиты оба лёгких, здрась, кровоизлияние почки, разрыв печени. Опасаемся за позвоночник, здрась, атрофия конечностей указывает на перелом, но рентген пока не показал.

Обходя и перешагивая через замёрзшие лужи, они достигли центрального входа, через ступеньки, обгоняя больных и сотрудников, миновали широкие лестничные марши, прошли заставленный каталками и пустыми кроватями полутёмный коридор.

— С утра сознание пульсирующее, глубокие провалы памяти. Сотрясение локальное с шоковыми параметрами…

— Это как?.. — Мерин хотел спросить совсем о другом: жить будет?! Сопоставимо ли всё, о чём говорит хирург, с жизнью пациента?! Но язык повернулся только на бездарное «это как?».

— Это так, — довольно грубо ответил Баграт Вигенович. — О совместимости с жизнью потом поговорим. О моей жизни. О вашей. О жизни вообще, если захотите. Тема интересная. Сюда, пожалуйста.

Он пропустил Мерина вперёд. Тот шагнул в совсем уже тёмный коридор, налетел на идущего навстречу человека, успел, отступив на шаг, буркнуть «извините» и… замер.

Нет, зрительная память его не подводила никогда. Это был он, таксист в тёмных очках из шофёрской закусочной, передавший ему записку. Человек со шрамом на левой щеке.

— Только не долго. И никаких разговоров, даже если он в сознании. — Хирург сделал знак автоматчику, открыл дверь и слегка подтолкнул Мерина в палату. — Ну вот он, ваш симулянт.

На высокой медицинской кровати среди капельниц, штативов, бесконечных проводов и приборов лежало запелёнутое бинтами нечто, похожее на огромный кокон, и даже отдалённо не напоминающее человеческое тело.

Мерин подошёл к дому тёщи, поднялся на седьмой этаж, нажал кнопку звонка: один длинный, два коротких.

Вероника проснулась, открыла глаза, прислушалась: кто бы это мог быть в такую рань? Неужели… Она выпрыгнула из постели, накинула халат, подбежала к зеркалу. «Боже мой, бомжиха: веки опухшие, глаз не видно…»

Звонки повторились в той же последовательности: длинный, короткие.

— Мама, открой пожалуйста, я говорю по телефону. — Она метнулась в ванную комнату. — Мама, ты слышишь меня? Открой.

Лидия Андреевна — пожилая, с безукоризненно уложенными седыми волосами женщина — подошла к двери, заглянула в глазок, радостно воскликнула: «Николаша!» И загремела замками.

— Вот сюрприз. Проходи, проходи.

Мерин нерешительно переступил порог, поцеловал подставленную тёщей щёку.

— Здравствуйте, Лидия Андреевна, простите, что так рано, я на минутку. Ника дома?

— Никаких «минуток», — категорически запротестовала тёща, — раз в кой-то веки является и на тебе: на минутку он. Проходи сейчас же. Дома твоя Ника, где ей ещё быть в такой час? — Тёща втащила Мерина в прихожую, зажгла дополнительный свет, отошла на пару шагов — так опытные искусствоведы разглядывают статуи, убеждаясь в их подлинности. — Ну-ка, дай я на тебя посмотрю хорошенько, век ведь не виделись. Так. Так. Повернись. Ну что? — вердикт она вынесла нелицеприятный: — Исхудал, морщины новые появились — смотреть не на что. И Ничка твоя за тобой туда же: кожа, кости и синева под глазами, больше ничего нет. Не пойму — что ты в ней нашёл? Совсем сгорите на своей паршивой работе. Раздевайся, я как раз вареники твои любимые затеяла, как знала, что ты нас навестишь. — Она крикнула громко: — Севочка, посмотри, кто пришёл!

В дверях бабушкиной комнаты возник заспанный белобрысый мальчуган лет пяти от роду.

— Па-а-а-па-а!!! — он бросился к Мерину на шею, заорал истошно. — Мама! Папа приехал! Мама! Па-а-па! Мой па-а-а-па при-е-хал!

Вошла Вероника. Голова её была покрыта чем-то ярким, похожим на восточный тюрбан. Выражение лица своим безразличием к происходящему могло дать десять очков вперёд любой подиумной диве. На ней было плотно облегающее фигуру тёмное удлинённое платье с максимально допустимым в приличном обществе декольте.

В прихожей замерли.

Мерин, в желании произнести «Здравствуй, Ника», застрял на букве «з».

Севка открыл рот, испуганно прижался к отцу.

Лидия Андреевна после короткой паузы сказала негромко: «Ну, не знаю» — и удалилась.

— Что-нибудь случилось? — Вероника окатила мужа интонационным холодом, как нельзя лучше соответствующим её облику.

— Ты прости ради бога, — не скоро пришёл в себя Мерин, — я без звонка, я звоню с шести утра, занято, видимо, трубка плохо лежит, надо срочно встретиться, это по работе, трубка плохо, всё время занято, исключительно по работе… поговорить… а трубка лежит… наверное… — Он стоял посреди прихожей с сыном на руках.

— Это Севка! — чему-то обрадовавшись, воскликнула Вероника. — Ну погоди, вездеход, я тебе покажу.

Она бросилась в комнату. И действительно, на письменном столе телефонная трубка лежала рядом с аппаратом.

— Ну погоди, ты у меня дождёшься, я тебе покажу.

— Покажи. Ну покажи. Что ты мне покажешь? — восторженный голос Севки разносился по всей квартире.

— Севочка, — Лидия Андреевна высунулась из кухни, — пойди ко мне, милый.

— Не пойду. Я у папы. Мне мама сейчас покажет.

— Пойди сюда, детка, ты мне нужен. Ну, я жду, — и поскольку внук, не обращая на неё никакого внимания, продолжал обнимать отца, строго поинтересовалась. — Я к кому обращаюсь?

— Это она ко мне обращается, — тихим шёпотом Сева защекотал ухо отца. — Как ты советуешь поступить? Пойти?

— Думаю — да, раз бабушка просит, — также тихо ответил Мерин. Он подбросил сына к потолку, поймал, поставил на ноги, слегка подшлёпнул. — Шагай, раз ты понадобился.

— Ах-х, как это некстати, — сын тяжело вздохнул и поплёлся в кухню.

Вернулась Вероника, спросила с фальшивым беспокойством:

— А где Севка?

— Его затребовала к себе Лидия Андреевна, — не сразу отозвался Мерин. И добавил: — Не знаю зачем. — При этом по лицу его пробежало подобие улыбки.

— Наверное — слишком рано ещё? Ему спать надо, — предположила мать.

— Наверное, — согласился отец.

В прихожей надолго повисла неловкая пауза.

— Ну что, разденешься? Жарко, — первой очнулась Вероника. — Ты сказал — надо поговорить?

Мерин снял куртку, обувь, поискал глазами тапочки.

— Больших нет. Вот, надень мои.

— Спасибо, я так.

Они прошли в комнату.

— Садись, — Вероника указала на одно из кресел перед журнальным столиком. Сама села напротив.

Они помолчали.

— Никочка, — начал Мерин с трагической тремулой в голосе. — Ника. Нам надо поговорить…

Вероника порывисто вскочила, со словами: «Я заварю кофе» — ринулась к двери. Он едва успел уцепить её за руку.