У Кэла дернулась щека. Я выпятила подбородок — пусть наорет, пусть ударит, что угодно, только не торчит вот так бесхребетным соломенным чучелом.

— Тебе нужно отдохнуть, Аойфе, — сказал он наконец. — У тебя от произошедшего явно в голове все спуталось. Приличной девушке таких вещей говорить не следует.

— В своей голове разберись, а в мою не лезь! — выкрикнула я. — Кэл, я тоже боюсь. Я не хочу думать, что Конрад сумасшедший, но он может им оказаться! Может быть, он мертв, может быть, связался с настоящими еретиками, но я не поверну назад, пока не узнаю этого!

— Ну тогда извини, что я не хочу отправить всю свою жизнь под откос ради парня, который, как ты говоришь, ведет собственную наивную сестрицу к верной гибели! — рявкнул Кэл. — Извини, что забочусь о своих друзьях!

— Если ты и правда веришь, что Конрад способен намеренно навредить мне, — огрызнулась я в ответ, — мы с тобой не друзья!

С этими словами я шагнула за дверь и захлопнула ее прямо перед его изумленным лицом. Свернувшись на пахнущей затхлостью постели, совершенно уничтоженная и разбитая, я до рассвета пролежала без сна.

В детстве мама учила нас находить разные фигурки в облаках. Мы лежали на траве в парке фон Брауна и показывали друг другу: вот единорог, а вот рыцарь, а вон там дракон разворачивает свою чешуйчатую тушу. Только потом, гораздо позже, я узнала, что за это можно попасть в Очиститель. Образы не могли существовать сами по себе, не воплощенные инженерами в стальных шестернях и клубах пара. Вашингтонское Бюро Ереси не признавало никаких фантазий, никакой магии, ничего, что не имело бы своим источником вирус или чистую науку.

Те же фигуры я отыскивала сейчас в потеках на потолке спальни, пока утреннее солнце раскидывало по комнате свои лучи, пробираясь сквозь кроваво-красные бархатные шторы.

— Кофе! — провозгласил Дин, открывая дверь ногой и протискиваясь спиной вперед с серебряным подносом, украшенным розочками и смотревшимся в его больших загрубелых ладонях довольно-таки комично. — Раскопал немного в крысином чулане, который ваш папаша величал буфетной. Древний как я не знаю что, зато крепкий.

Я натянула одеяло до подбородка — свою грязную, безнадежно испорченную форму я вчера скинула и спала (точнее, безуспешно пыталась уснуть) в одной нижней юбке и лифчике.

— Дин, это моя комната вообще-то. — Я не хотела, чтобы он видел меня растрепанной и заспанной. С Кэлом это не имело значения, но Дин — дело другое.

— И я крайне извиняюсь за вторжение, но мне почему-то кажется, что меня простят. — Переступив порог, он захлопнул дверь точно тем же манером.

Я нащупала под подушкой нещадно вонявший джемпер и, поскорей натянув его на себя, откинула покрывало. Мои пальцы беспомощно зашарили по подносу.

— Почему ты принес… это?

Дин пристально посмотрел на меня:

— Что-то не так, мисс Аойфе? Дурной сон? Чересчур накрахмаленные простыни?

— Я… — Усилием воли я заставила себя выдержать его взгляд не краснея. — Обычно я не остаюсь с молодыми людьми наедине. За исключением Кэла. И то только когда мы готовимся к экзаменам.

Он расхохотался:

— Успокойтесь, принцесса. Это всего лишь кофе.

— Я совершенно спокойна, — произнесла я тоном, в котором не было и тени спокойствия, и бросила взгляд на лампу на прикроватном столике. Абажур из цветного стекла, тяжелая металлическая подставка. Такой можно хорошенько шарахнуть по голове, если потребуется. Не то чтобы я опасалась Дина, но в этой жизни ни в чем нельзя быть до конца уверенной. Как ни крути, я едва его знала, а он был сейчас так близко, что без труда мог меня обнять. — Мне бы очень не хотелось поднимать крик, если ты позволишь себе лишнее, — добавила я.

— Кричать вы не станете. — Дин налил кофе из серебряного кофейника в фарфоровую чашку, маленькой хрупкой птичкой угнездившуюся в его ладони. — У вас другие планы — треснуть меня лампой, на которую только что глазели, и сделать ноги. Вы не из тех, кто ищет помощи.

— Как раз мне она нужна куда больше, чем ты можешь себе представить. — Слова выскользнули сами собой. Я поняла, что проговорилась, только когда Дин замер, пролив кофе себе на штанину.

— Вот черт. — Он присел у меня в ногах, продавив своим весом старенький матрас. — И что же это за тайна, от которой у малышки грустные глазки и из-за которой она не спит по ночам? Можете, конечно, сказать, что ничего такого нет. Кэл бы поверил. Но я-то не Кэл.

— Я… — Обхватив пальцами чашку, которую он протянул мне, я ощутила, как на меня словно холодом повеяло. Похоже, я сказала лишнее. — Тайна останется тайной.

Мне нравился Дин, может быть, даже больше чем нужно, но я твердо решила, что никому не позволю навещать меня в вылизанных, ни пятнышка, пахнущих хлоркой коридорах, оглашаемых криками больных, чьи кошмары не могут развеять никакие лекарства. Свидетелями моего угасания будут только призраки, порожденные моим зараженным разумом. Я не стану, как Нерисса, удерживать при себе заложниками тех, кто в здравом уме, — так я решила в тот день, когда ее признали неизлечимой.

— Что ж, дело ваше. Пусть остается. Пока, — добавил он. — Но мы так и не определились с моей платой.

Я поглубже забралась под одеяло.

— Я вряд ли смогу расплатиться с тобой, Дин. У меня очень немного денег и уж точно нет ничего другого, что… заинтересовало бы… кого-то вроде тебя.

— У вас есть ваша тайна, — возразил Дин. — Когда-нибудь вы ее мне поведаете, я возьму ее, и буду хранить вместо вас.

Мне смутно припомнилась одна из историй Нериссы — о бедной девушке, которая плела золото из соломы и торговалась с колдуном за тайну.[4]

— Мисс Аойфе? — Уголки губ Дина опустились, он смотрел серьезно. — Такова моя цена. По рукам? Только без обмана.

Нериссы не было рядом, да если бы и была, вряд ли она чем-то помогла бы мне. Кто я ей — всего лишь какая-то девчонка, которая приходит и слушает ее россказни. Ей все равно, окажусь я в долгу у «колдуна» или сбегу из Академии и присоединюсь к бродячим артистам. Чувствуя, что, пообещав свою тайну такому человеку, как Дин Харрисон, я переступаю некую черту и возврата уже не будет, я все же пожала его протянутую ладонь.

— Хорошо. По рукам.

После его ухода я откинула покрывало и бросилась к платяному шкафу в надежде раскопать хоть что-нибудь, что не было бы покрыто грязью и донельзя заношено. В помутневшем зеркале выше меня на целую голову отразилась потрепанная замарашка. Какая одежда: на мне столько грязи и подсохшей крови — впору новую кожу искать!

Толкнувшись в несколько узких дверец, я обнаружила маленькую ванную с паровым водонагревателем в углу. Он зашипел дружелюбной змеей, стоило мне повернуть кран, и в раковину потекла красная от ржавчины вода. Я нашла мочалку и оттерла себя дочиста, стараясь не касаться повязки. Дин обработал рану не хуже, чем в лазарете Академии, и укус почти не болел — только если нажать. Кожа вокруг места, на которое пришелся зубастый «поцелуй» шоггота, была бледной, но без зловещей зелени вдоль голубых прожилок вен — верного признака, что инфекция распространяется по кровеносной системе. Познания нашего проводника в полевой хирургии могли бы, пожалуй, гарантировать ему легальную работу в Лавкрафте — пользовать жертв нападения гулей или прокторов, которым не повезло при подавлении беспорядков еретиков. Но мне как-то сложно было представить его марширующим в рядах суровых врачей и сестер Черного Креста, медицинской службы Бюро. Да его только за одно курение выкинут, и недели не пройдет.