Потом он подождал. Примерно на половине расстояния до фильтра «Кул» приобрела восхитительный вкус. Еще пара затяжек, и восторг разлился у меня по всему телу.

— Ленни Брюс был прав, — промурлыкал я, ни к кому в особенности не обращаясь.

Креол, опустивший подбородок на полочку из переплетенных пальцев, теперь указал на меня кончиком ножика и сказал:

— Я умру молодым, но это подобно поцелую Бога.

Я кивнул в знак согласия и чмокнул губами.

— У тебя здесь, mon vieux, настоящий приют космополита.

Креол с видимым удовлетворением наблюдал, как моя голова мотается, задевая ухом плечо, поэтому я усилил эффект. Мне это не стоило труда. Семьдесят пять процентов моего существа ничего другого и не желало. Сигарета упала с губы мне на рубашку. Экстази сочувственно поцокал языком, смахнул окурок на пол и наступил на него.

Теперь креол, оценив мое состояние как среднюю готовность, отложил перочинный ножичек и взялся за дубинку. Его пальцы погладили ее по длине, остановившись на обрезанном конце, где задержались с пристальной гордостью могеля, исследующего свою работу, сделанную семнадцатью годами ранее.

— Рени отдала его тебе, Дэнни. А ты теперь отдай нам. Видишь, как просто.

— Рени, — прошептал я.

— Всего за час до смерти, — добавил креол, — так что скажи нам, куда ты его дел, — он протолкнул головку дубинки в колечко из большого и указательного пальцев, — и избавь себя от трещин в заднем проходе.

Я в изумлении уставился на дубинку. Свет отражался от нее так, что казалось, его можно ощупать. Это племя не любит бамбуковых щепок под ногтями. Я медленно кивнул головой — вверх-вниз.

— Слушай… mon vieux… тебе придется сказать, что оно такое… потому что ина…че… она-а-а…

Я сползал со стула.

Экстази спрятал пистолет в карман, чтобы помочь Торговцу усадить меня прямо.

— Сиди, мешок дерьма.

Я восторженно согласился, что это совершенно необходимо. К тому времени в глазах креола появилась искра сомнения.

— Я просто… что ж я такое?.. Ах да, багетчик. Рамодельщик.

Я засмеялся.

— Ничего… существенного, так что… оно такое… как его… а?

— Ты был последним, — осторожно проговорил креол, — кто видел ее живой.

У меня слипались глаза.

— Нет!

Я попытался пристукнуть кулаком по столу, но промахнулся.

— Это я уже… слышал. А последним был тот… кто ее убил… Я… я…

— Да?

— Рассопливился. Совсем рассопливился.

— Совсем рассопливился?

Креол покачал головой. Даже Экстази с отвращением вздохнул, а Торговец Машинами захихикал.

— Высморкайте меня… мне… последний ее сморкал… Не я.

— Надо было колоть, — заметил Торговец.

Тут пискнул тамагочи. Умело разрушая напряженность, что обычно свойственно рекламщикам, прерывающим телефильм, креол отложил дубинку и взялся за свою тамагочи.

— О, Зу-Зу, — приговаривал он, — моя маленькая надоеда.

И он суетливо защелкал кнопками Зу-Зу.

В шести дюймах от моего правого уха зарокотал, подобно дальнему грому, желудок Торговца Машинами.

— Уже проголодалась?

— Пятьдесят восемь фунтов, — креол внимательно прищурился. — У меня сто пять очков.

Торговец, томившийся от скуки, одобрительно присвистнул.

— Еще малость, — протянул Экстази, — и пора отправлять ее в колледж.

— Зу-Зу, ma petite[12], — сказал креол, — пришла в этот мир, только чтоб умереть.

Он отложил игрушку в сторону и скосил глаза на меня.

— И как ты себя чувствуешь, братец Кестрел? Честность не одолела? А не то переходим к допросу через задницу. Дошло, братец Кестрел? — Он похлопал по дубинке. — Допрос через задницу.

Экстази подавил смешок.

Глаза у меня стали как щелки.

— Героин еще туда-сюда, — прошептали, немного приподняв голову, — а вот джина терпеть не могу.

Креол поднял дубинку и похлопал себя по ладони: раз-два, раз-два-три.

Я позволил себе лениво, бессмысленно ощериться — и это было несложно. Губы у меня онемели вроде пары дохлых змей. Тонкая струйка слюны скатилась на нижнюю, протекла по подбородку и повисла над рубашкой на груди.

Креол стрельнул глазами на полупустую пачку. Силу действия уличного героина предсказать невозможно. Вот когда его легализуют, судить об этом станет легче. А пока, не досталось ли Кестрелу слишком большая порция наркоты?

— Дай мне эту малютку, — пробормотал я, разбрызгивая слюну по столу, — дай мне этот большой черный член.

Креол уставился на меня недоверчиво округлившимися глазами.

— Целиком.

Все вокруг странно изменилось. Лениво сдвинувшись влево от меня, руки в карманах, сигаретка на губе, Экстази застыл. Торговец Машинами, голодный, злой и надменный, может, и не обратил бы на него внимания, но и он ощутил перемену и замер, не донеся сигареты до рта.

Креол тоже недоумевал. Мне полагалось быть укрощенным, запуганным и забитым — нервной развалиной, обработанной самодельной сывороткой правды и готовой выплюнуть все, что знает.

Приступ похоти в программу не входил.

Креол медлил. Не могли он ошибиться? Его неуверенность так и тикала, отмеряя секунды. Дубинка, безусловно, срабатывала уже не раз. В прошлые разы довольно ему было показать ее, и жертва раскалывалась. Приходилось ли ему хоть раз доходить до того, чтобы на деле изнасиловать непокорного героя, превращая его — или ее — в болтливого доносчика? Во всяком случае, никто до сих пор не умолял его об этом. До сих пор.

Здесь он столкнулся с развращенностью, какой прежде не видал.

Далеко на рейде трижды прогудел сухогруз, и гудки эхом отдались в окрестных холмах — сигнал к неизбежному расставанию. Вода залива плескала об опоры здания. Временами все строение содрогалось от многотонной горы рассола. Пропитанное водой дерево, провисшие от времени проволочные канаты, заклиненные болты, ржавые железные стержни и перила стонали вокруг нас. На дальнем конце зала потрескивал в печи огонь. На плите булькала похлебка. Чайка с легким топотком опустилась на крышу.

Креол рассчитывал на растерянность и страх, а теперь он лишился их, своих ценнейших орудий. Как же это рычаг так провернулся? У него имелась жертва, накачанная наркотиком; их было трое на одного, была его здоровенная дубинка и не было, в пределах видимости, вазелина. Рамодельщик выпадал из колоды. Рамодельщик оказался тем одним из тысячи, кого не берет ни героин, ни джин, ни даже насилие?