Джелли в этот день не идет на работу. Анджелика слишком расстроена, ей не до того, чтобы стаскивать леди Райс с постели. Рам напрасно ждет у подъезда отеля. Даже Ангел теперь не до щекотания нервов. Вся комбинированная личность содрогается и трясется; она даже не осознала, как ее ошеломило внезапное извержение Аякса из Анджелики, его клинический анализ их состояния. Насколько легче все, пока его не определят.

У остальных не осталось энергии еще раз объяснить ей, что это не так.

Но правда, что ситуация ухудшается. Подкрадывается травма. И откуда и как явится спасение? Союзная душа подвергается нападению; конфедерация шатается; флаг разорван в клочья — бедная леди Райс не различает, что хорошо, а что дурно; все кажется нереальным, ни на что нельзя опереться, ее прошлое утратило смысл, ее будущее туманно: даже друзья уже больше не друзья. Даже тарелки, с которых она привыкла есть, видимо, вовсе не ее, а фамильная собственность Райсов — во всяком случае, так сэр Эдвин пишет Брайану Моссу. У леди Райс нет доступа к ее атласным простыням, аккуратно сложенным в бельевом шкафу парадной спальни; хуже того: ее соперница Антея упирается спиной в стопки полезных для здоровья, бережно сложенных натуральных тканей, чтобы получить наслаждение от ее, леди Райс, мужа, в бельевой на втором этаже. И неудивительно, если теперь в бельевой заведутся призраки, и миссис Макартур откажется заходить туда одна, потому что в воздухе там веет ледяным холодом и по спине у нее бегают мурашки. Антея и Эдвин ничего не замечают: жар их страсти берет верх над всем остальным.

Бедная леди Райс. Взгляните, как теперь она в беспамятстве еле бредет по жизни, перескакивая с одной личности в другую, как случается с мужчинами и женщинами, когда они обнаруживают, что понятия любви, семейного очага, прочности бытия покоятся не на незыблемой скале, но на зыбучих песках. Когда Велкро расщепляется и рвется, а брюки и колготки сваливаются и все смеются, можно пожалеть даже тех, кто живет в роскошных отелях.

Неудивительно, что люди уповают на Иисуса. Иисус никогда не подводит. На этом краеугольном камне воздвигнута Церковь сия, если, конечно, оставить без внимания кое-какие исторические свидетельства, рукопись-другую Южных Морей. Рукопись Южных Морей — выражение это спаивает воедино Мыльный Пузырь Южных Морей, эту величайшую и скандальнейшую финансовую аферу, с Мертвым Морем — этой бесплодной безжизненностью, этой лужей горечи. Рукопись Южных Морей, символ утраченной веры.

Алименты — вот краеугольный камень, по мнению леди Райс, фундамент того будущего, которое ей остается; Анджелика строит планы, Джелли работает. Ангел трахается, Аякс допекает.

Леди Райс, эта перфорированная, расщепленная личность, этот набор эго в одном теле, связанных лишь постольку-поскольку, сидела в номере «Клэрмона», кутаясь в шелковую накидку, купленную в отельном киоске, оплаченную кредитной карточкой сэра Эдвина, смотрела в зеркало, чувствовала себя одинокой, плакала и под конец не смогла сдержаться. «Мне этого не вынести!» — вскрикнула она, и это была правда. Большинство людей говорят, что не вынесут этого, и лгут: они выдерживают, потому что у них нет выбора. Но спазмы эмоциональной боли леди Райс были так сильны, что вынудили ее не выйти из себя, но загнали в гущу ее эго. Перфорация углубилась.

Она легла на кровать и предоставила остальным коротать вечер как уж получится.

Бармен улыбнулся Ангел. Он был молод и к тому же грек — томные карие глаза, белоснежная рубашка и брюки в обтяжку; он порхал из конца в конец стойки, выслушивая требования своих медленно движущихся клиентов. Ангел, оглядывая его небольшие мускулистые ягодицы, даже облизнулась. Чуть высунула кончик своего розового язычка и быстренько провела им по карминной помаде на губах.

Анджелика редко красилась. Джелли предпочитала мягкие тона и легкий намек на искусственность; Ангел нравилось все в большом избытке. Юбка у нее открывала ноги много выше колен, серебряные туфли были на очень высоких каблуках; посверкивала полоска нагого живота — куртку из черной кожи застегивала эмалевая роза, вещица, которую шейх мог бы купить в самом модном магазине очень везучей девушке.

Бармен кивнул на свободный столик в обшитом панелями углу, мягко освещенный. Бар был отделан в изящных розовых и серых тонах. Анджелике он внушал омерзение, Джелли была от него в восторге, а Ангел ничего не замечала, возбужденная прикосновением ее собственного языка к ее собственным губам. Кому теперь было какое дело до Эдвина, брака, несправедливости, алиментов, суда — все это принадлежало совсем другому миру.

— Я, собственно, обязан отваживать одиноких дам, — сказал бармен, — но при таком застое от вас может быть только польза.

Джелли вознамерилась сказать, что это возмутительно — оскорбление ее принципов: если одиноким женщинам нельзя, то почему можно одиноким мужчинам? Но Анджелика и Ангел не дали ей открыть рта. Ангел села со своим бокалом и небрежно вздернула юбку еще выше и вытянула ноги, чтобы показать их в самом выгодном свете. Пожилые надежно спаренные богачи, которые в этот вечер — такая жалость! — посещали бар, смотрели на них и отводили глаза, а жены смотрели на бармена, ища помощи, но он подставлял им спину, и двое-трое мужей позволили себе еще один-другой задумчивый взгляд.