Неожиданно он напрягся, взял последнюю страницу «Джорнал» и ткнул в нее пальцем.

— Видишь это? — спросил он.

— Нет, — ответила де Вака и посмотрела на колонки мелких цифр.

Она подумала, что он, возможно, украл газету из библиотеки «Маунт-Дрэгон», которая выписывала примерно дюжину газет и журналов, недоступных в онлайн-режиме. Они были единственными печатными материалами, разрешенными в комплексе.

— Акции «Джин-Дайн» снова упали на полпункта! Знаешь, что это значит?

Де Вака покачала головой.

— Мы теряем деньги!

— Теряем деньги? — спросила де Вака.

— Да. Тебе принадлежат акции, мне принадлежат акции, и они упали в цене на полпункта. Я теряю триста пятьдесят долларов! А что я мог сделать с этими деньгами!

Он закрыл голову руками.

— Но разве этого не следовало ожидать? — спросила де Вака.

— Чего?

— Разве акции не падают и не поднимаются в цене ежедневно?

— Да, каждый день! В прошлый понедельник я заработал шестьсот долларов.

— В таком случае ничего страшного не произошло?

— Стало даже хуже! Неделю назад я богаче на шестьсот долларов. А теперь все пропало! Пуф!

Он в отчаянии развел руки в стороны.

Де Вака изо всех сил старалась не рассмеяться. Наверное, он постоянно следит за изменением котировок, испытывает восторг, когда их цена поднимается — думая о том, как он истратит свои деньги, — и приходит в ужас в те дни, когда стоимость падает. Такова цена, которую приходится платить сотрудникам, владеющим акциями компании, где они работают. Они получают их, не вложив в компанию ни гроша. И тем не менее она была уверена, что он сколотил неплохие денежки благодаря владению акциями. Она не проверяла курс с тех пор, как приехала в «Маунт-Дрэгон», но знала, что в последние месяцы акции «Джин-Дайн» ценились высоко и служащие постепенно становились богаче.

Владимирович снова покачал головой.

— А в последние несколько дней хуже, намного хуже. Они упали на много пунктов!

Женщина нахмурилась.

— Я не знала.

— Ты не слышала разговоров в кафе? Все из-за того бостонского профессора Левайна, он рассказывает плохие вещи про «Джин-Дайн» и про Брента Скоупса. А сейчас он сказал что-то совсем ужасное, понятия не имею что, и акции стали падать в цене. — Он тихонько пробормотал: — В КГБ знали бы, что делать с таким человеком.

Он тяжело вздохнул и протянул ей CD-плеер.

— После того как я услышал твою декадентскую контрреволюционную музыку, я жалею, что починил его, — сказал он.

Де Вака рассмеялась и попрощалась с ним. Она решила, что футболка все-таки была шуткой. В конце концов, он должен был пройти самые серьезные проверки, чтобы работать в «Маунт-Дрэгон» в прежние времена. Она решила, что нужно как-нибудь разыскать его в кафетерии и заставить рассказать свою историю.

Первая летняя жара окутала Гарвардский двор, словно мокрое одеяло. Листья безвольно висели на ветках древних дубов и каштанов, цикады сонно стрекотали в тени. Левайн на ходу сбросил свой потрепанный пиджак и перекинул его через плечо, вдыхая запах свежескошенной травы, ощущая густую влагу, которой был пропитан воздух.

В приемной он увидел Рэя, который сидел за своим столом и лениво ковырял в зубах канцелярской скрепкой. Увидев профессора, он фыркнул.

— У вас гости, — сообщил он.

Левайн остановился и нахмурился.

— Ты хочешь сказать, в кабинете?

Он кивком показал на закрытую дверь.

— Я не люблю, чтобы у меня тут болтались люди, — пояснил секретарь.

Когда профессор открыл дверь, к нему с улыбкой повернулся и протянул руку Эрвин Ландсберг, президент университета.

— Чарльз, давненько мы не виделись, — сказал он скрипучим голосом. — Даже слишком. — Он показал еще на одного мужчину в сером костюме. — Это Леонард Стаффорд, наш новый декан факультета.

Левайн пожал протянутую ему вялую руку и постарался незаметно оглядеть кабинет. Как долго эта парочка тут просидела? Его глаза остановились на ноутбуке, который стоял открытым на боковом столике. Сбоку свисал телефонный провод. Как глупо, что он вот так все оставил. До связи было пять минут.

— Здесь жарко, — сказал президент университета. — Чарльз, вам следует заказать в отделе обслуживания кондиционер.

— У меня от них начинается насморк. Мне нравится, когда жарко. — Профессор сел за свой стол. — Что случилось?

Его посетители тоже сели; декан с отвращением оглядел разбросанные груды бумаг.

— Итак, Чарльз, мы пришли к вам по поводу судебного иска, — начал Ландсберг.

— Которого?

Президент выглядел огорченным.

— Мы очень серьезно относимся к подобным вещам. — Не дождавшись ответа от Левайна, он продолжил: — Разумеется, насчет иска «Джин-Дайн».

— Это чистой воды преследование, — сказал профессор. — Его не примут к рассмотрению.

Декан факультета наклонился вперед.

— Доктор Левайн, боюсь, мы не разделяем вашего легкомыслия. Компания обвиняет вас в краже коммерческой тайны, нарушении электронной неприкосновенности, разглашении секретов, клевете и многом другом.

Президент кивнул.

— «Джин-Дайн» выдвинула серьезные обвинения. И по большей части не в адрес фонда, а по поводу методов, которыми вы действуете. Именно это и беспокоит меня больше всего.

— А чем вас не устраивают мои методы?

— Давайте не будем волноваться. — Ландсберг поправил манжеты. — Вы и раньше попадали в непростые ситуации, и мы всегда вставали на вашу сторону. Это было совсем не просто, Чарльз. Есть несколько попечителей — весьма влиятельных, — которые предпочли бы, чтобы мы отдали вас на растерзание вашим врагам. Но теперь, когда возникли сомнения в этичности ваших действий… в общем, мы должны защищать университет. Вам известно, что законно, а что нет. Держитесь в рамках. Я знаю, что вы все прекрасно понимаете. — Его улыбка слегка увяла. — И по этой причине я не намерен больше вас предупреждать.

— Доктор Ландсберг, я не думаю, что вы даже в минимальной степени понимаете суть происходящего. Это не академические разногласия. Мы говорим о будущем человеческой расы.

Левайн посмотрел на часы. Осталось две минуты. Черт. Президент университета вопросительно приподнял одну бровь.

— О будущем человеческой расы?

— Идет война. «Джин-Дайн» вносит изменения в зародышевые клетки человеческих существ, совершая святотатственное преступление против самой природы. «Экстремизм ради защиты свободы — не зло».[41]Помните? Когда фашисты явились, чтобы зачистить гетто, времени на то, чтобы думать об этике и законе, не оставалось. Теперь же они пытаются вмешиваться в геном человека. И у меня имеются все доказательства.