Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 1924 году через советское полпредство в Лондоне подавал заявление с просьбой разрешить ему въезд в Советский Союз, но в просьбе ему было отказано.
Нестеренко удалось пробраться в Советский Союз. По прибытии в СССР Нестеренко устроился работать в Московский крематорий, где служил по день ареста, тесно соприкасаясь с сугубо секретными спец. работами по линии органов НКВД.
Проживая в СССР, Нестеренко неоднократно встречался с подозрительными по шпионажу иностранцами.
В 1936 году на территории крематория, где была расположена квартира Нестеренко, органами НКВД был обнаружен тайник одной иностранной разведки.
Кроме того, по показаниям бывшего работника НКВД СССР Зубкина (осужден) Нестеренко намечался Булановым к привлечению в так называемую специальную группу для совершения террористического акта над руководителями партии и советского правительства в момент посещения ими крематория.
На следствии Нестеренко себя виновным признал в том, что с 1918 по 1921 год принимал активное участие в борьбе против советской власти на стороне белой армии. Шпионаж отрицает. Изобличается материалами дела.
На основании изложенного
Нестеренко Петр Ильич, 1886 года рождения, урож. Харьковской области, русский, гр-н СССР, из дворян, офицер царской и белой армии, беспартийный, до ареста работал директором 1-го Московского Крематория,
обвиняется в том, что:
находясь на ответственной должности в армии Деникина в период гражданской войны, принимал активное участие в борьбе против Красной Армии;
проживая за границей до 1926 года, принимал активное участие в белоэмигрантском движении;
имел подозрительные по шпионажу связи среди иностранцев, т. е. в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 58*1 «а» и 58*13 УК РСФСР.
Считая следствие по делу законченным, руководствуясь ст. 208 УПК РСФСР и приказом НКВД СССР за № 001613 от 21/XI-41 г.,
следственное дело № 2716 по обвинению Нестеренко Петра Ильича направить на рассмотрение Особого Совещания при НКВД СССР.
Полагал бы:
В отношении обвиняемого Нестеренко П. И. определить высшую меру наказания – РАССТРЕЛ с конфискацией лично принадлежащего ему имущества.
Обвинительное заключение составлено «7» января 1942 года в гор. Саратове.
Едва крылья кулис разлетелись к порталам, ты вышла к рампе и, окинув взглядом первые ряды, тотчас заметила меня. За год до нашей последней встречи в крематории я нашел наконец твою девичью фамилию в театральной афише и, с трудом пережив часы ожидания, занял лучшее место в партере.
У меня не было никаких сомнений, что ты сразу узнаешь меня. Так и произошло. Ты обещала, и я пришел. Авария. Лобовое столкновение. Наши взгляды ударились друг о друга, и ты улыбнулась. После стольких лет ты перевела дыхание, собралась с силами и начала играть лучший в своей жизни спектакль.
Все эти годы, преследуя тебя, я видел многих актрис. Большинство из них, что естественно, начиная всякий спектакль, тоже обращались ко мне. Метод один, но результат разный. Нестеренко – зритель непростой. Ни одна из них (даже самых техничных и известных) не могла вызывать во мне сильных чувств. Я не сопереживал. Иногда я улыбался и аплодировал, но не сверх того. В действительности всех актрис Советского Союза объединяло теперь только то, что я не откликался на их игру. Я знал, что есть ты и что ты играешь гораздо лучше. Долгие годы ожидая тебя, из спектакля в спектакль я не давал ни единого шанса другим актрисам. Когда же ты наконец появилась на сцене – случилось невероятное. Я был уверен, что ни одна женщина никогда прежде так не говорила со мной. Я смотрел на сцену и понимал, в моменте этом понимал, что все, что случилось со мной за эти годы, было не зря. Все эти испытания, все страдания и унижения были ценой сегодняшнего билета. В том зале, конечно, должен был быть только я, но что уж тут поделаешь, если любоваться моим сокровищем Советский Союз позволял всем? Что ж, я был не против!
Затаив дыхание, я смотрел на сцену и чувствовал, что ты любишь, что все эти годы ты верно любила меня. Ты играла, и я сидел как завороженный, потому что прекрасно понимал, что на этой сцене ты теперь только для меня. Я был уверен, что ты смотришь теперь на меня и просишь всегда любить тебя. Мне казалось, что ты умоляешь меня во что бы то ни стало беречь тебя. Оживляя пустой совсем текст, ты смотрела в зал и внушала мне зайти к тебе после спектакля. Зрители рыдали, но важно теперь было только то, что в момент этот, после стольких лет разлуки, после всех неурядиц и недопониманий, после всех наших случайных встреч и истеричных расставаний ты извинялась передо мной. Ты продолжала спасать бессмысленный и бессвязный текст какого-то бездарного советского драматурга, но гораздо важнее был диалог, что в минуты те разворачивался между мужчиной и женщиной, которые встречались в Киеве и в Константинополе, в Париже и в Москве. Ты смотрела на меня, и я понимал, что ты просишь только об одном: любимый, не покидай меня.
«Все может забыться, и то, что уже прошло, и время, которое мы потеряли, потому что жили порознь, потому что была война, и голод, и революция, все может забыться, но главное – главное, что теперь мы всегда будем вместе, только не покидай меня! Не покидай меня, милый!»
Звучала красивая музыка, и ты говорила мне:
«Я подарю тебе жемчужины дождя, Петя, я подарю тебе жемчужины дождя из стран, где не бывает дождя. Я буду искать их и, пока не умру, буду осыпать ими твое тело, чтобы ты, милый Петя, чтобы ты, милый, только знал, как я люблю тебя!»
Ты говорила с залом, но смотрела только на меня. Ты говорила с залом, но, глядя на меня, одним взглядом своим, шептала мне и только мне: не покидай меня! Больше никогда, прошу, не отпускай меня! Об одном только молю – не отпускай меня никогда!
«Не позволяй мне быть отдельной от тебя! Я объехала всю Европу и поняла, что не могу стать свободной без тебя! Я вернулась, и теперь я обещаю, что создам наш мир, слышишь, милый?! Я создам мир, где любовь будет уставом, и где любовь будет законом, и где ты будешь королем и членом компартии, только молю тебя, милый, не покидай меня! Не покидай меня