— Сева, срочно на сцену сервировку стола для третьей картины. Мы не можем идти дальше. Сева, пройди на сцену, — взывала по трансляции Маша. Но Севка не появлялся.

Митя взлетел на сцену, отодвинул помрежа, заорал в микрофон:

— Домовой, елки-моталки, где ты бродишь! Совсем озверел?! Кто-нибудь в реквизите есть? Найдите Севку и принесите скатерть, бутылки, приборы для сцены тусовки. Для вечернего спектакля не забыть купить букет цветов. И не какой-нибудь, а как просила Алена, роскошный… Реквизиторы, срочно на сцену.

Через несколько секунд появилась Севкина помощница Лариса. Она кинулась торопливо сервировать стол, опрокидывая стулья и сразу грохнув один из фужеров, заготовленных на подносе.

— Где Севка? — грозно спросил Митя. — И что у тебя все из рук валится?!

— Я же никогда не делала этой перестановки, — виновато поджала губы Лариса. — А Сева… он ушел…

— Куда ушел? — Травкин от негодования даже пустил «петуха».

— Не знаю… Зинаида Ивановна сказала, что он ушел…

Митя сел на пол в проходе и в отчаянии схватился за голову.

— Полный дурдом! Туши свет! Хотя что я! — свет давно погас, только музыка играет. Спасибо, Лариса. У тебя есть список реквизита, который потребуется для второго акта?

— Должен быть. Я сейчас поищу.

— Ага. Давай поищи, может, к вечеру что-нибудь найдешь!

Митя от досады и бессильной злости был готов разрыдаться.

— Хоть как-нибудь давайте доберемся до финала первого акта. Потом короткий перерыв… может, компьютерщики придут.

— Уже приехали. — За спиной Травкина возникла Нина Евгеньевна. — Им нужно пятнадцать минут, и они гарантируют, что премьера состоится.

— А вот это, к сожалению, вряд ли!

Все, кто был в зале и на сцене, резко обернулись к двери в зал.

Там в проходе стоял Петр Сиволапов. Вид у него был смущенный и очень усталый. Он обескураженно повертел головой и со вздохом сожаления произнес:

— В поезде ночью заболела Женя Трембич. У нее очень высокая температура… Я всю ночь провозился с ней. К счастью, в соседнем купе ехал врач. Но это, видимо, грипп, она не стоит на ногах, и я отвез ее домой…

Сергеева уже знал весь медицинский персонал отделения реанимации. Ему показали окно, около которого стояла кровать Алены, и он часами простаивал под ним, мысленно разговаривая с ней. Впрочем, забываясь, Глеб начинал говорить вслух.

— Сокровище мое… ты же знаешь… так уж сложилось, что мне без тебя никак… Я ждал тебя всю жизнь, и ты пришла и сделала мою жизнь такой… о которой я даже не смел мечтать. Малышка моя ненаглядная, мы с тобой вместе можем сделать много доброго в этой жизни, я не сомневаюсь, мы можем сделать ее чище, осмысленней, возвышенней… Аленушка моя драгоценная, у нас впереди огромность всего. Ты стала частью моего личного мира, и я не позволю тебе быть моим самым большим горем. Свет твоего огромного творческого дара только разгорается, и Господь не может позволить загасить его. Ты должна сейчас слышать меня. Я передаю тебе всю свою энергию, всю силу, всю любовь, которая необходима тебе сейчас. Я мысленно целую каждую твою клеточку… Я мечтаю состариться вместе с тобой и в глубокой старости умереть в один день…

Выглядывая в окно, медсестры видели неутомимо вышагивающего Глеба, который размахивал руками и говорил, говорил — с собой ли, с ней ли, с Богом ли? И они прониклись к нему симпатией и состраданием, стали приглашать в сестринскую комнату выпить чего-нибудь горяченького — чаю или кофе, а то разводили бульон в керамических кружках и заставляли его «восстановить силы и согреться».

В то утро, когда в театре прогонялся премьерный спектакль, Глеб привычно бродил под окнами больницы, с недоумением отмечая абсолютно весеннее бодрящее благоухание в воздухе и ощущая под ногами набрякшую, готовую выпустить на свет стрелки травы землю.

Накануне Алене вдруг стало хуже. Давление начало падать, нарушение сердечного ритма всерьез напрягло дежурную бригаду. Ночь прошла с реальной угрозой для жизни Алены, но Глебу об этом сообщили только сегодня, после того как удалось восстановить сердечную деятельность и нормализовать давление.

— Она по-прежнему в коме, но мне показалось, что она несколько раз пыталась открыть глаза, — шепотом сообщила Глебу хорошенькая миниатюрная медсестра Света, чем-то, возможно ростом и круглыми детскими очками в тоненьких дужках, похожая на Алену.

Охваченный суеверным ужасом, что нельзя было озвучивать то, что почудилось Свете, Глеб вышел на улицу. Его ноги без какого бы то ни было участия сознания перенесли его на противоположную сторону улицы и свернули к цветочному магазину. Там так же бессознательно Глеб купил букет фрезий и вернулся к больнице. Пробродив под окном Алены с полчаса, он умоляющим голосом попросил Свету поставить букетик рядом с кроватью Алены.

— Без разрешения не могу… но попробую, — сжалилась медсестра и через несколько минут появилась в «Аленином» окошке и с победоносной улыбкой продемонстрировала букет фрезий в маленькой больничной вазочке.

А еще через некоторое время Света вышла на крыльцо и изо всех сил замахала Глебу обеими руками. Сердце сотворило в груди невообразимый кульбит, и Глеб кинулся к крыльцу.

— Тихо, тихо, не надо так пугаться, — быстро заговорила Света, сама перепугавшись до смерти его безумного лица. — Ей лучше… Я же говорила, что утром у нее затрепетали веки. А сейчас она открыла глаза. Там сейчас — вся бригада. Не уходите. Даже если она сразу уснет, я попрошу, чтобы вас к ней пустили на минуточку. Понюхаете свои фрезии, они согрелись и творят чудеса. Все врачи просто балдеют! Знаете, вы — молодец. Запах — это же мощнейшая информация на самом тонком уровне.

Света исчезла, а Глеба вдруг покинули силы. Он опустился на холодную бетонную ступеньку и, прижавшись затылком к перилам, сквозь внезапный шум в ушах услышал рождающуюся в нем музыку. Накатывая глухими волнами, точно отвешивая поклоны направо и налево, навязчиво-могучими движениями она пробивалась сквозь гул его сознания запотевшим серебром надломленных, больных звуков. Глеб понял, что его «главная женщина», на время великодушно отдавшая пальму первенства, возвещает о незыблемости своих прав…

Прошло, наверное, много времени, потому что, когда в дверях вновь показалась Света, Глеб, пытаясь встать, почувствовал, что практически не ощущает пальцев ног и его знобило.

— Наденете халат и бахилы, — Света провела Глеба в пустую ординаторскую, проследила за его переодеванием и зашагала по длинному коридору.

Отделение реанимации оказалось огромным залом с полупрозрачными пластиковыми перегородками. В одном из таких боксов на высокой операционной кровати, опутанная невероятным количеством проводков и трубочек, соединяющих ее с какими-то мудреными приборами, лежала Алена. Она выглядела девочкой-подростком на этой большой больничной койке, и ее худенькое тело еле угадывалось под легким белым покрывалом.