Она уже собиралась позвать его, когда заметила съежившегося под тростниковым навесом мужчину, с несчастным видом завернувшегося в полосатое одеяло. Она представляла самое худшее, воображала его убийцей, а он всего лишь заболел! Мысленно она извинилась перед моряком за то, что подумала, что он способен на какую-нибудь гадость.

– Пату, – окликнула она. – Ты отдыхаешь обе смены. Тому, кто сменит его на весле, заплатят двойную норму какао по прибытии.

Мужчина с крутым покатым лбом и волосами, высоко выбритыми над ушами, вызвался заменить его.

– Моя благодарность, Атан, – сказала она, запоминая его имя.

Был, конечно, огромный риск в таком использовании силы, но она решила, что раз она не может добиться дружбы Келло, то по крайней мере получит его уважение. А с ним и уважение всех остальных. И сделает все возможное, чтобы оно продержалось как можно дольше.

Море Полумесяца

325 год Солнца

(19 дней до Конвергенции)

Мужчина, называющий себя Лубом, принес Серапио обед. У Луба был легкий мелодичный акцент, и вдобавок он непрерывно болтал. Казалось, он так же сильно благоговел перед Одо Седохом. Это была интересная встреча: Серапио привык к тому, что его ненавидят, даже боятся, но вовсе не к тому, что его уважают. Юноша сам не был уверен, что он чувствует по этому поводу, так что их краткое общение вышло очень неловким, и Серапио даже был рад, что мужчина наконец ушел.

Он почувствовал Песнь Ксиалы до того, как услышал ее. Это было зарождение энергии, похожее на сдвиг в самой атмосфере. Что-то похожее на приближение послеполуденного шторма на летнюю долину и сразу же после этого – начало ласкового дождя.

Он слушал, как мелодия обвивалась вокруг него, узнал магию, что была в ней. Он почувствовал, как движется, перенаправляется огромная энергия, но это в корне отличалось от того, что делал он, когда звал тени. Так что он убрал барьеры, отдался теням внутри себя и позволил некоторым проявиться.

Песнь Ксиалы была приглашением, обращенным к внешней силе, приглашением присоединиться. Потенциал ее был огромен, так что это заставляло его осторожничать, хотя сам он и не боялся. Это предназначалось не для него.

* * *

Он дождался, пока захрапят мужчины – некоторые мягко дыша, почти тихо, другие – от усталости – с громким неуклюжим фырканьем. Но как только он убедился, что все спят, он завязал глаза повязкой и вышел из каюты.

Вспомнить путь к капитанской скамье было легко, но он не торопился, осторожно нащупывая дорогу перед собой, на случай если экипаж по неведению загородил дорогу грузом. К счастью, путь был свободен, и он нашел Ксиалу там же, где ожидал, ликующую и пахнущую силой.

– Обреги, – сказала она, приветствуя его.

Он двигался тихо, так что очень удивился, что она заметила его.

– Я слышу все на моем корабле, – радостно поддразнивая его, сказала она. – Особенно после песни. Ты этому удивлен?

– Да. – Он услышал, как она переместила свой вес на скамью и, зевнув, издала звук, похожий на треск костей.

– И чего ты хочешь?

– Конечно, теперь ты понимаешь, что я тованец.

Она фыркнула – похоже, он ее в этом не убедил.

– И это тоже. Думаю, у тебя в крови понамешаны и те и другие.

– Как у тебя с тиками?

– О, думаю, сегодня ночью я полностью тик, – радостно рассмеялась она.

Ее настроение было столь заразительным, что он поймал себя на том, что хочет улыбнуться. Он сдержался, но на заметку это взял.

– Могу я присоединиться к тебе?

– Пожалуйста.

Он нащупал скамейку у левой ноги, точно там, где запомнил ее расположение прошлой ночью, и коснулся рукой дерева. Та была влажной от морской воды, но гладко натертой от частого использования. Серапио осторожно сел, чувствуя, как влага просачивается сквозь одежду. Было холодно и немного липко, но сама ночь была мягкой – позднее лето пока не уступило свои права зиме.

Они сидели рядом. Он молча, она – тихо мурлыча под нос песню, которая, казалось, состояла из одного только припева: что-то простенькое и надоедливое. Даже он начал напевать, присоединившись к ней.

Она резко оборвала песню на полуслове: наступила тишина, прервавшаяся, лишь когда она заговорила:

– Ты знаешь эту песню?

– Нет, – признался он. – Я повторял за тобой.

– Повто… я пела? – Он вновь услышал ее движение, ноги соскользнули с борта.

– Приношу извинения. Я тебя обидел?

– Нет, – ответила она. – Просто удивил. Это колыбельная тиков. Было бы довольно странно, если б ты ее знал. – Она рассмеялась, и он понял, что начинает получать удовольствие от ее смеха. – Я никогда не замечала, что что-то напеваю.

– Это та же песня, что ты пела на закате.

– Я… да, в некотором роде.

– Это было прекрасно. Предания повествуют о силе Песни тиков, но никогда – об их красе.

Она чуть неодобрительно прочистила горло:

– Какие предания?

– В Обреги рассказывают предания обо всех местах континента Меридиан. О прибрежных городах, величайший из которых Кьюкола, о Святом городе Това и о городах, расположенных на внутренних реках, таких как Хукайя и Барах.

Он мог слышать, как она наклонилась вперед, шелест ткани, когда она уперлась локтями в колени.

– И что говорят в Обреги о тиках?

– Что они живут на краю мира в великом плавучем городе, который не могут найти моряки. Никого из тех, кто искал его, никогда не видели больше.

Ее дыхание было мягким, ровным, но он нервно дернулся, когда она спросила:

– И что происходит с теми моряками, которые пропадают?

– Некоторые говорят, что они просто уплывают слишком далеко в море и не могут найти пути обратно. Другие говорят, они находят остров тиков, но страна и обитатели столь красивы, что они решают остаться и не возвращаться больше в Меридиан.

– Льстецы, – пробормотала она.

– А другие говорят… – Он заколебался, внезапно сообразив, что следующая часть предания может ей не понравиться.