— Нет. Вроде все в порядке.

— Ясно.

Директор помолчал, прислушиваясь к тому, что происходило в классе: шум голосов там то накатывал как волна, достигая полного крещендо, то вдруг обрывался после чьего-то испуганного окрика, призывавшего к тишине. Он прижал указательный палец к нижней губе.

— Та девочка, которая исполняет роль Екатерины, — произнес он. — Что вы о ней думаете?

— Хорошая актриса, — ответил Матисон.

— Я не в этом смысле. Что вы думаете о ней?

Преподаватель замялся:

— Честно говоря, господин директор, мне она кажется весьма привлекательной особой.

— Что ж, спасибо за откровенность. Дело в том, что вчера вечером она вернулась домой крайне взволнованной, и мы не можем понять, что с ней произошло.

— Во время репетиции она выглядела спокойной, — заметил Матисон. — Разве что очень жизнерадостной.

— Прекрасно. Рад это слышать. В какой-то степени это снимает с нас ответственность… А вы не в курсе, есть ли у нее… отношения с кем-нибудь из мальчиков?

— Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что с Уильямсом.

— С Уильямсом? Каким? У нас полно Уильямсов.

— С Дж. Х. Уильямсом, господин директор. Из старшего класса. Он играет Генриха.

— Ах, да, конечно. Пожалуй, мне надо с ним побеседовать. Кстати, генеральная репетиция состоится сегодня вечером?

— Да, сэр.

— Я постараюсь прийти, — пообещал директор, — если смогу выкроить время.

Попрощавшись с начальством, Матисон вернулся обратно в класс, чтобы вдалбливать метафизические рассуждения Вордсворта в пустые головы своих учеников, а директор нанес визит школьному привратнику и попросил направить к нему в кабинет Дж. X. Уильямса, как только тот закончит утренние занятия.

Войдя в старший класс за десять минут до окончания последнего урока, Уэллс, школьный привратник, услышал, что мистер Этеридж объясняет своим подопечным основы демонологии и черной магии. Уэллса это не удивило. Мистер Этеридж был одним из тех старых оригиналов, которые часто встречаются в престижных школах Великобритании и живут в них достаточно долго, чтобы со временем получить негласное право преподавать все, что заблагорассудится. Мистер Этеридж питал склонность ко всему необыкновенному и эзотерическому: в числе его последних увлечений были йога, монах Ноткер Заика, затонувшая Атлантида, творчество одного малоизвестного поэта восемнадцатого века Сэмюела Смитерсона и художественные достоинства американского блюза. Не было такого ученика, кто ушел бы из его класса без основательных, но абсолютно никчемных знаний о каком-нибудь темном и запутанном предмете, который интересовал мистера Этериджа в данный момент.

Рамки общепринятых стандартов всегда тесны для подобных педагогов, но в данном случае они откровенно и грубо попирались. Разгадка заключалась в том, что все крупные школы нуждаются в «адвокате дьявола», и мистер Этеридж как раз являлся одним из них. Его абсолютно не интересовала общественная жизнь. Он никогда не посещал съезды или конференции. Его не волновало нравственное воспитание учеников. Он не питал уважения к школе как к государственному институту. Короче говоря, у него была репутация отъявленного индивидуалиста. На первый взгляд, эти качества нельзя было назвать похвальными, но их следовало рассматривать в нужном контексте. Такие школы, как Кэстривенфорд, всегда наполнены гражданским духом, который при отсутствии должного контроля может превратиться в настоящий фетиш. Поскольку мистер Этеридж помогал держать его в узде, директор ценил его не меньше, чем своих самых добросовестных сотрудников. Его отклонения от допустимых норм считались необходимым злом, а размеры причиненного им ущерба старались свести к минимуму, устранив из его расписания наиболее важные предметы.

Осторожно обогнув начертанную на полу пентаграмму, Уэллс сообщил учителю просьбу директора, и тот, сделав недовольную гримасу, передал ее Дж. Х. Уильямсу. Когда Уэллс удалился, мистер Этеридж начал торопливо объяснять ученикам значение «Большого гримуара» и делал это до тех пор, пока звонок не возвестил об окончании утренних занятий. Затем он встал, наспех пробормотал какое-то заклятие, защищавшее, как он объяснил, Уильямса от телесных повреждений во время посещения директора, и вышел из класса. Уильямс — смуглый, симпатичный и неглупый паренек лет шестнадцати — немедленно начал прокладывать себе путь сквозь толпу орущих сверстников, охваченный самыми дурными предчувствиями, которые не смогла рассеять даже обещанная мистером Этериджем волшебная защита.

Когда он вошел в кабинет директора, тот стоял около окна, держа руки за спиной.

— Уильямс, — без предисловий произнес он, — вам не следует встречаться с молодыми леди.

После недолгих раздумий директор решил, что такое начало лучше всего подойдет для их беседы. Он считал Уильямса спокойным и разумным парнем, который не станет отрицать справедливых обвинений.

Ученик покраснел.

— Да, сэр, — пробормотал он. — Мне очень жаль, сэр.

— Будьте осторожнее в выражениях, Уильямс, — предостерег директор. — Если в вашем возрасте вы начнете сожалеть о том, что встречаетесь с привлекательной девушкой, то придется обследоваться у врача… В подобных случаях лучше использовать выражение: «Прошу прощения».

— Да, сэр.

— Так где произошло ваше свидание?

— В научном корпусе, сэр.

— Вероятно, вы условились о нем во время последней репетиции?

— Да, сэр. Репетиция закончилась без четверти десять. У нас еще оставалось свободное время перед тем, как идти домой.

Директор отметил, что в следующем году эту задержку надо будет исключить.

— И это свидание, — продолжил он, — состоялось по вашей инициативе?

— Как вам сказать, сэр… — Уильямс рискнул улыбнуться. — Я бы назвал это коллективным решением.

— У вас есть какое-нибудь оправдание?

— Не знаю, сэр, видели ли вы когда-нибудь Брэнду, но…

— Да, да, разумеется, это единственное, что вы можете ответить: «Венера, мыслью всей прильнувшая к добыче». Полагаю, в старшем классе вы хорошо знаете Расина.

— Как вы сами сказали, в моем возрасте это естественно, сэр, — попытался вывернуться Уильямс.

— Я так сказал? В таком случае это было опрометчиво. Если мы станем следовать нашим естественным импульсам, то скоро вернемся в каменный век. Что конкретно произошло на вашем свидании?

Уильямс посмотрел на него с удивлением:

— Ничего, сэр. Я на него не пришел.

— Что? — воскликнул директор.

— Мистер Паргитон поймал меня, как только я вышел в коридор. Как вам известно, сэр, мы должны возвращаться домой сразу после репетиций, даже если они заканчиваются рано. Ну, а я направился в другую сторону. И мистер Паргитон, — в голосе Уильямса прозвучала горечь, — заставил меня остановиться и вернуться к мистеру Фраю.