– Ничего не случилось. – Сердце колотилось так сильно, что Маше казалось, что оно сейчас выпрыгнет из груди и укатится по замерзшей скользкой улице вниз, как колобок в сказке. Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, а от тебя, Маша, и подавно уйду. – Ничего не случилось. Вы просто забыли перчатки.

Она протянула ему свою находку, и он машинально взял ее в руки, крепкие мужские руки, затянутые черными кожаными перчатками. Маша даже глазам своим не поверила.

– Мэри, я ничего не забывал. Вот мои перчатки, на мне. Эти оставил кто-то другой. И вообще, разве вы не видите, что они женские?

Сейчас Маша увидела. А в первое мгновение, обнаружив их на своем столе, совершенно не заметила, что перчатки действительно женские. Узкие, изящные они ни при каком раскладе не могли бы налезть на довольно широкую и крепкую ладонь Дэниела Аттвуда. Маша моментально почувствовала себя дурочкой. А вдруг он решит, что перчатки – только повод догнать его на улице. Вдруг он подумает, что она специально придумала это, чтобы он ее снова поцеловал. Неровные красные пятна заплясали у Маши на щеках.

– Не придумывайте, Мэри, – шепнул ей Дэниел. Откуда-то он все про нее понимал. Даже удивительно. – Постарайтесь хотя бы сегодня вечером вернуться домой не очень поздно. Вас там будет ждать сюрприз.

– Сюрприз? Какой?

– А вот придете домой до того, как я усну, узнаете, – он снова засмеялся, но не обидно, а как-то нежно. – До встречи, Мэри.

Он помахал ей рукой, повернулся и ушел, а Маша, осознав, что стоит посредине улицы и смотрит ему вслед, приоткрыв рот, сердито захлопнула его и побрела обратно на работу. Неподалеку от входа в офисное здание, на первом этаже которого и располагалась ивент-фирма Валерии Лавровой, она увидела двух разговаривающих мужчин. Они стояли к ней боком, но один из них казался Маше смутно знакомым. Она пригляделась. Так и есть. Тот, что постарше – спутник ее матери, который подошел к их столику в ресторане. Виктор Смирнов, кажется.

Маша вспомнила неприятное ощущение, накрывшее ее при знакомстве с этим человеком. Сейчас в нем не было ничего устрашающего, обычный мужик за шестьдесят, одетый довольно дорого и добротно. Седая аккуратная бородка, элегантная дубленка, недешевый шелковый, несмотря на мороз, шарф. Интересно, неужели мамочка теперь подцепила не учителя (им был ее первый муж), не синоптика, не артиста (ради которого она и развелась с Михалычем), не фельдшера «Скорой помощи» и не массажиста, а бизнесмена? Солидного, в годах бизнесмена. Удивительно даже.

Молодой человек, стоящий рядом со Смирновым, производил тоже какое-то неприятное впечатление. Молодой, не старше лет двадцати пяти на вид, он был каким-то угловатым и дерганым. В ходе разговора он явно не знал, куда девать руки, и беспрестанно прикасался, то к пуговицам на одежде своего собеседника, то к рукаву, то своему лицу, то к затылку.

Маша видела его впервые, но, повинуясь, какому-то непонятному инстинкту, достала из кармана своей шубки телефон, навела на разговаривающую парочку и щелкнула, сама не зная зачем. Ей вовсе не улыбалось быть застигнутой за своим полушпионским занятием, поэтому она взбежала на крыльцо, вошла внутрь здания, влетела в офис, заскочила за свою перегородку, где цвел на стене куст сирени, и обомлела. На стуле для посетителей сидела Тамара Александровна.

– Мама… Ты что здесь делаешь?

Никогда-никогда-никогда Тамара Александровна не приезжала на работу своей неудалой дочери. Заставить ее сделать это могло только что-то чрезвычайное, сродни землетрясению или сходу селя.

– Я забыла здесь свои перчатки, – сообщила мама, как будто это что-то объясняло. – Я была уверена, что оставила их здесь, на столе. Но за то недолгое время, что я отсутствовала, их уже успели украсть, поэтому я жду твою начальницу, чтобы она провела расследование.

– Да какое расследование, – устало вздохнула Маша и протянула перчатки, которые держала в руках. – Я нашла твои перчатки, но думала, что их оставил…. другой посетитель, поэтому пыталась его догнать. Мама, зачем ты вообще приходила?

– Такой вопрос должно задавать матери, которая зашла на работу к единственной дочери? – Мамины брови надменно полезли вверх, но остановились, сдерживаемые ботоксом. – Разве мать не может захотеть проведать свое дитя?

– Мать может, – покладисто согласилась Маша. – Вот только у тебя желание проведать меня не возникло даже тогда, когда я лежала в больнице с воспалением легких. Мама, у меня много работы. Послезавтра большое мероприятие, поэтому мне некогда сейчас устраивать вокруг тебя традиционные танцы зулусских народов. Скажи мне, зачем ты пришла ко мне на работу, я сделаю то, что ты хочешь, и смогу вернуться к своим делам. Что надо-то?

– До чего же ты груба, Мария. – Мама вздохнула и встала со стула, натягивая лайку на свои маленькие, изящные, не тронутые возрастом руки. – Мне ничего от тебя не надо. Просто у Виктора были дела в этом здании, а мне нужно было где-то переждать, пока он освободится. Поэтому я по своей не изжитой с годами наивности решила, что ты в состоянии проявить ко мне если не любовь, то хотя бы дружелюбие и гостеприимство.

Совсем недавно при подобном разговоре Маше Листопад стало бы нестерпимо стыдно, и она кинулась бы извиняться, что расстроила мамочку. Кинулась, невзирая на внутреннее понимание, что все это театр одного актера, точнее актрисы. Не очень талантливой, удачливой и уже совсем немолодой. Но сейчас в ее душе не было ни стыда, ни неловкости. Только каменная усталость.

– Твой Виктор уже освободился, – сказала она. – Я видела его на улице перед входом. Так что, если тебе действительно ничего не нужно, то можешь идти, потому что у меня, правда, очень много дел.

Тамара Александровна с прямой спиной (она всегда умела держать спину, не то что Маша, которая вечно сутулилась) пошла к выходу из закутка.

– Мама, – позвала ее Маша. – А могу я спросить, откуда взялся этот самый Виктор? Он, как бы это помягче выразиться, очень непохож на всех остальных твоих мужей и любовников.

– Витя? Он не похож, да. – Мамины губы тронула легкая улыбка. – Он действительно такой один. Тебе, конечно, этого не понять, но всю свою жизнь я на самом деле любила только его одного. Все остальные были лишь заменой, суррогатом, плацебо. Он – моя шальная молодость, которая сейчас, через столько лет наконец-то ко мне вернулась.

Улыбающаяся мама выглядела гораздо моложе своих лет. Любой посторонний человек ни за что не дал бы ей сейчас больше сорока, и Маша с изумлением поняла, что ужа давно не видела маму такой счастливой. Та натянула наконец перчатки и покинула офис. Мария Листопад смогла вернуться к работе, которой, казалось, не будет конца. Деловая круговерть захватила ее целиком, но где-то в закоулках сознания все-таки теплилась мысль о чем-то непонятном и тревожном. Маша и сама не могла сформулировать, что именно ее терзает. Разумеется, она помнила об обещанном сюрпризе, который вечером ожидал ее дома. Но тревожилась явно не из-за него.

* * *

Он был доволен. Теперь у него был доступ в квартиру этой малахольной девки. Тяжелый блестящий ключ от новой бронированной двери, которую она установила после убийства, приятно оттягивал карман и не менее приятно холодил руку, когда он опускал ее в этот самый карман, чтобы еще раз нащупать затейливо вырезанный кусок металла, убедиться, что он никуда не делся.