– Сейчас позвоню Каскину, – пообещал муж. – Юрке только очередной неприятности с Алексеем не хватает. Они уже расписались?

– Сегодня, – уточнила я, – при встрече подробности сообщу.

Завершив беседу с Романом, я выехала на шоссе, добралась до разворота и покатила в Москву.

В тот момент, когда я выехала на МКАД, телефон в держателе стал звонить. На экране появилось имя.

– Марфа, ты уже в клинике? – осведомилась я.

В ответ донеслись рыдания.

– Что? Что? – бестолково повторяла я. – Ты где?

– В больнице, – прозаикалась Марфа.

– Тебе плохо?

– Нормально.

– Фу, – вырвалось у меня. – Тебя поместили в палату? Не отпускают? Успокойся. Они не могут анализы в приемном покое брать. Сейчас…

– Катя умерла! – опять заплакала Марфа.

Я чуть не уронила телефон.

– Как?

– Просто! – закричала девочка. – Ее нет! По дороге ей совсем плохо стало. Эта врачиха… дура, идиотка… Она ничего сделать не смогла. Меня сюда запихнули, Катю увезли!

– Девочка, отложи телефон, – попросил мужской голос.

Послышался шорох, потом я услышала тот же баритон, но уже обращенный ко мне:

– Добрый день, вы мать больной?

– Тетя, – соврала я.

– Сделайте одолжение, не звоните ей пока, – попросил врач, – ее оформляют. Потом девочку осмотрит лечащий доктор. Пока никакой информации нет.

– Вместе с Марфой доставили Екатерину, – начала я, но в трубке наступила тишина, и мне стало понятно, что связь прервали.

Мои последующие попытки связаться с Марфой оказались бесплодными. Приятный женский голос монотонно повторял:

– Абонент находится вне зоны действия сети.

А в какую клинику доставили девочек, я понятия не имела.

К нашему с мужем любимому ресторану я подъехала в самом ужасном настроении. Больше всего мне хотелось сейчас надавать Людмиле пощечин.

– Значит, ты думаешь… – начал Леонид Петрович, нарезая мясо.

– Думаю, – перебила его я, – Людмила всю жизнь хотела жить так, как ей нравится. Но, поскольку ее с ранних лет влекли приключения и подонки, ее старательно пытались обуздать. Родители стерегли девушку, но та все равно ухитрялась сбежать и погулять от души. Надежда и Андрей мучились, а потом отец велел… Именно велел! Приказал Людмиле выйти замуж за Филиппа.

– Наверное, ничего хорошего из этой затеи не вышло, – предположил Каскин.

– Точно, – согласилась я и рассказала, как Люда убила первого мужа.

– Ну и ну, – покачал головой Роман, когда я замолчала. – Надеюсь, идея сосватать сию мадам во второй раз папаше в голову не пришла.

– Ты ошибся, – возразила я, – спустя некоторое время отец выдал ее замуж за Евгения, выбрал приличного парня, помог ему начать свое дело. Никитин оказался талантливым бизнесменом и порядочным человеком. Зять высоко взлетел, испытывал благодарность к Андрею Николаевичу и теще, стал им вместо сына. К Людмиле он относился нормально, брак не был фиктивным, у пары появилась дочь. Жена не знала, что ее союз с мужем срежиссирован родителями. Возможно, будь у Люды другой характер, они с Женей могли бы жить счастливо. Но жена была до предела избалована и невероятно эгоистична. Карина Михайловна, лучшая подруга Надежды Васильевны, называет ее дочь пупсом, говорит, что Люда столь же эмоциональна, как пластмассовая игрушка. Она внутри пустая, никого, кроме себя, не любит.

Я перестала есть салат, отложила вилку.

– Во втором браке Людмила вроде вела себя хорошо. Увлекалась шопингом, но это занятие обожают миллионы женщин. Надежда Васильевна радовалась. Ей казалось, что дочь остепенилась. А потом вдруг выяснилось, что Люда в каком-то шалмане спит с разными мужчинами. Она не изменилась.

– М-да, – крякнул Леонид.

– Вскоре у Евгения случился инсульт, – продолжала я, – его признали мертвым, а он очнулся в машине «Скорой». Андрей Николаевич, отец Люды, сопровождал зятя. Он рассказал своей супруге, что Евгения отравили препаратом «Зарометон», его нельзя принимать гипертоникам. Женя остался жив, но выглядит, как мертвый, у него так называемый синдром «запертого человека». Корсаков решил, что не надо сообщать дочери о том, что ее муж выжил. Попросил Надежду не говорить Людмиле правду. Он опасался, что дочь приедет в клинику, куда положили Евгения, предпримет повторную попытку отравить мужа, ее поймают, и разразится скандал.

– Нормальному человеку не придет в голову подливать яд тому, кто лежит на аппаратах, – заметил Леонид, – но папаша решил подстраховаться.

– Нормальному человеку не придет в голову вообще подливать яд кому-либо, – поморщился Роман, – а в данном случае лучше перебдеть, чем недобдеть.

– Андрей Николаевич вскоре умер, – продолжала я. – Надежда Васильевна осталась один на один с дочуркой. Не знаю, известны ли Михаилу Ивановичу все тайны семьи Корсаковых-Никитиных. Он болен. У него деменция, правда, с просветлениями. Мне старик пару раз показался вполне нормальным.

– У Евгения случился инсульт, жене сказали, что он умер, – повторил Роман. – Людмила до сих пор не знает правды?

– Да, – кивнула я. – Надежда Васильевна скрыла от дочки, что ее муж жив. Думаю, мать считала, что Люда, выяснив истину, затеет судебный процесс, потребует признать Никитина недееспособным и станет его опекуном. Уж простите, я не разбираюсь в терминах, возможно, не опекуном, как-то по-иному называется человек, который ведет дела того, кто сам не способен ими заниматься. А если Евгения считают мертвым, то работает завещание, в котором Надежда Васильевна назначена единственной наследницей, после ее кончины деньги достаются Кате и Марфе, но не ранее их двадцатипятилетия. Понятно, что мать Людмилы не сама стояла за штурвалом бизнеса, работала слаженная команда. Надежда снимала сливки. Пока не вскрыли завещание, Людмила пребывала в уверенности, что деньги мужа достанутся ей. Но когда зачитали последнюю волю лже-покойного, у Люды не осталось шансов получить миллиарды. Известие о том, что Евгений жив, дает ей возможность подобраться к капиталу. Как правило, если муж или жена теряют разум, впадают в кому, опекуном назначается второй супруг. А еще Никитина могла устроить Надежде Васильевне массу неприятностей, подать на нее в суд за сокрытие информации о судьбе Евгения, обвинить в обмане адвоката, который явно знал правду. Мать-то воспользовалась завещанием, а Евгений жив! Андрей Николаевич заварил кашу, а Надежде Васильевне пришлось ее расхлебывать.

– Что сейчас есть у дочери в денежном плане? – спросил Роман.

– Она жила вместе с матерью на всем готовом, плюс содержание, – объяснила я, – границы его весьма размыты. Люда быстро тратила то, что ей положено на месяц, и бежала к мамочке, сложив ладошку ковшиком. Несмотря на острые грабли, на которые постоянно наступала дочь, Надежда ее любила. А Людмила из породы вечно обиженных, несчастных женщин. Торт ей кажется не сладким, и вообще он с одного бока помят. Пуховое одеяло тяжелое, стометровая спальня маленькая… Но все эти бытовые «неурядицы» Людмила стойко переносила. А вот отсутствие любви ее угнетало. Ну не было в ее жизни страстного чувства.