Что за беда, если суровая дисциплина африканской армии не доконает еще одного слабого и бог знает как сюда попавшего горемыку. И, разумеется, для столь заслуженного офицера, как генерал де Бертэн, можно и даже нужно сделать исключение. Не такая уж трудная задача выговорить сержанту, похлопать по плечу рядового. Теперь ситуация на плацу выглядела примерно так:

– Внимание! – командовал унтер-офицер. – Кругом! – И мягким тоном добавлял: – Это относится, само собой, и к господину рядовому Горчеву, если он, конечно, не устал.

– Да нет, – мялся, скромно улыбаясь, рядовой. – Выполним. Учиться всегда полезно.

Днем господин Ванек отправлялся в город. Когда он встречал у ворот капрала Жанта, у того был такой вид, словно он проглотил горькую микстуру.

– Будьте любезны, господин рядовой, – хрипло произносил он, – кругом марш! И следуйте за мной, черт бы подрал вас и ваше распрекрасное житье!..

Он возвращался с господином Ванеком в казарму и там давал себе волю. Орал так, что стекла звенели:

– Недотепы! Если сейчас окажется, что у господина рядового сапоги или мундир не в порядке, плакали ваши увольнения на четыре недели. Черт вас всех подери, кретины безмозглые!.. К вам это не относится, господин рядовой…

Вся казарма неукоснительно заботилась о внешности господина Ванека. Каждый день четыре человека – так называемая «команда Горчева» – следили за всеми бытовыми аспектами: один чистил сапоги, другой – униформу и оружие, третий приводил в порядок постель, очень редко умиротворяя требовательность господина Ванека.

– Поглядите-ка, господин Вюрфли, – поучал высокопоставленный секретарь отечески терпеливо, но с характерной интонацией человека, который едва-едва себя сдерживает. – Вы обязаны подоткнуть простыню под матрац, чтобы не было ни одной складки. А так неряшливо я и сам могу убрать.

После чего одевался с помощью ассистентов, щеточкой приглаживая усы, традиционно поднимал на прощание кепи и уходил. Первым делом справлялся в батальонной канцелярии насчет писем.

Офицеры верили, что угадали причину его злоключений. Он, по их мнению, принадлежал к лучшим кругам общества и здесь, в Африке, подорвал свою психику.

Полковник совершенно убедился в таком диагнозе, когда Ванек, встретив его однажды в городе, вальяжно поднял кепи и с улыбкой проговорил:

– Имею честь, господин полковник! Прекрасная погода сегодня.

Неискоренимая привычка цивильной персоны. Неувядаемо великолепная обывательская церемония приветствия со шляпой в руках. Один-единственный жест, но сколь многозначительный! Спонтанное выражение самых разных мнений, чувств, впечатлений. Каким бы ни был этот жест – небрежным, легким, размашисто-широким, – в нем всегда отражено отношение владельца шляпы к повстречавшейся персоне.

Однажды вечером сидел Ванек в ресторане, мечтательно уставясь на голубой сигарный дым. Судя по загадочной физиономии, он вспоминал эпизоды прежней романтической жизни. Так оно в действительности и было и находилось в прямой связи с Горчевым, от которого секретарь получил следующее письмо:

«Господину Эдуарду Б. Ванеку, рядовому. Оран, до востребования.

В ответ на ваше почтенное послание черт знает от какого числа, имею честь сообщить вам, что со дня нашей встречи в крепости я так и не смог, к великому сожалению, урегулировать наши дела. При нашем последнем радостном свидании я вас оставил едва одетым в подземелье, уверяя, что немедленно вернусь. К еще большему сожалению, должен довести до сведения вашей фирмы, что вынужден был отправиться в путешествие, получив удар по голове тяжелым предметом.

Возвращаясь к теме вашего письма, имею честь поставить вас в известность касательно неприкосновенности вашего гонорара; более того, вы располагаете правом зачислять на мой счет всякую причиненную вам обиду.

Мне крайне неприятно, что мое опоздание подкосило вас, однако – клянусь вам – так сложились обстоятельства.

Остаюсь в надежде, что наш союз окажется полезен и приятен для обеих сторон, и ожидаю дальнейших знаков вашего дружеского потрясения.

Всецело преданный вам Иван Петрович».

Лунный свет струился на Оранский берег, на террасу ресторана, и господин Ванек раздумывал, в какую сумму оценить пережитые в легионе горести и страдания. Вдруг за его спиной послышался мелодичный и приятный женский голос:

– Я вам не помешаю?

Перед ним стояла незнакомая дама в шелковом плаще матового оттенка, элегантная и явно благородного происхождения.

Господин Ванек отодвинул стул, и его кепи взлетело по широкой дуге:

– Разве мне может помешать красивая дама? Меня зовут…

– Петровский, если не ошибаюсь. Мы ведь уже встречались… Лаура Депирелли.

Дама была очень и очень красива, и господину Ванеку она действительно показалась знакомой. Он поспешно вскочил, и кепи вновь полетело в приветствии.

– Меня зовут…

– Неужели не помните? Я – певица Лаура Депирелли.

– Мне кажется, я вас где-то видел.

– Да. У полковника, в тот вечер, когда вас пригласили музицировать.

– Очень жаль, что не удалось. Но единственный инструмент, на котором я играю – гребенка, обтянутая папиросной бумагой, и ее не оказалось под рукой.

Вскоре беседа стала доверительной и сердечной.

– Месье, – заметила между прочим Лаура Депирелли, – у меня осталось тягостное впечатление от того вечера. За вашей трагедией таится женщина. И, поверьте, только другая женщина может излечить раны, нанесенные женщиной.

– Это вы очень эффектно сказали. Вероятно, в паузах между пением вы читаете произведения выдающихся писателей.

– Что вы делали раньше? – поинтересовалась певица.

– Я был служащим при конторе одного санатория в Ницце. Занимал высокое положение. Санаторием руководил профессор Лувье.

– И зачем же вы вступили в легион?

– Это… этого я, увы, не могу сказать. Склонная к романтике дама мечтательно посмотрела на господина Ванека.

– В ваших глазах есть нечто завлекательное, таинственное. Неужели вам этого еще не говорили?

– Не припоминаю, хотя в легионе мне столько всего наговорили!..

Чуть погодя они приступили к шампанскому. Господин секретарь расстегнул воротник мундира, его глаза страстно блестели. Господин Ванек был мужчиной в конце концов. Он не годился, пожалуй, на роль первого любовника, но и певица по возрасту и весу мало напоминала девушку грез.

– Вы должны бежать, – жарко прошептала Лаура Депирелли. Шампанское, несомненно, повысило на несколько градусов ее природный пыл.

– Мадам, я отвечу вам то же самое, что и моему несносному благодетелю по имени Вюрфли – учителю комических танцев и манер. Письмоводитель умирает, но не нарушает присяги.