Но к тому времени, как поздним вечером, граничащим с ночью, Лимасов все же сдержал свое обещание и подготовил доклад, способный хоть что-то прояснить императору, было уже поздно.

Они вновь опоздали.

В тот же день, седьмого августа, отступавшая с боями Вторая Ударная группировка Северного флота и подводники донесли о неизвестных кораблях, десятках, если не сотнях кораблей, гигантским конвоем проходивших между Оркнейскими и Шетландскими островами. Транспортники двигались сложным многоколонным ордером, под охраной британских Военно-воздушных и морских сил и неизвестных кораблей, под эшелонированным воздушным прикрытием «авиации».

«Авиация».

Лимасов попробовал это слово на языке, как горькое зернышко перца. Впервые услышанное из радиоперехватов английских военных, оно очень быстро распространилось по всему миру, вытесняя привычное «аэросилы». В коротком, звучном слове воплотилось многое, очень многое.

Кто бы они ни были, откуда бы ни явились, враги были живыми людьми, из плоти и крови, а уж англичане — тем более. По крайней мере так предполагалось изначально… Вражеские корабли были вполне материальны, их можно было повредить и уничтожить. Время растерянности сменилось взрывом бешеной активности, жертвы бомбардировок взывали о возмездии, противник обрел конкретные очертания. Восточная Группа флотов Конфедерации двинулась через Атлантику, Северный флот Империи совместно с немецким ВМФ приготовился запереть противника в Немецком море.[20]

Стало очевидным, что на стороне неведомых пришельцев выступили англичане, и это было весьма серьезно, но в целом — приемлемо. Англия все еще имела самый многочисленный надводный флот, но заметная часть его за последние полтора десятилетия сильно устарела технически. Корабли годами не проходили модернизацию, готовясь к давно минувшей войне времен англо-американского конфликта за Канаду и Кубу. Британцы сильно отставали в системах наведения, очень сильно — по топливам ракет и корректируемых снарядов, катастрофически — в артсистемах «двойного огня».

Надводный флот Конфедерации был меньше британского примерно на треть, поражая стороннего наблюдателя смесью прогрессивных технических решений и дремучего архаизма. Североамериканцы были вообще интересными и странными людьми, ухитрявшимися совмещать крайнюю восприимчивость к техническим новинкам и предельный консерватизм в их внедрении в крупную серию. Тем не менее, с учетом очень сильного подводного флота и новых достижений американцев в тяжелых противокорабельных ракетах, силы можно было считать как минимум равными.

Российская империя с неизбежными значительными тратами на сухопутную армию и ПВО обладала надводным флотом примерно в половину конфедеративного, хотя несколько превосходила по числу субмарин. Впрочем, «меньший» не значило «слабый». Северный флот в составе всех трех Ударных групп мог выставить четыре линкора «серии VI» на тридцать восемь килотонн, каждый из них показывал противнику кузькину мать шестью 550-миллиметровыми стволами. Еще четыре линкора «новой серии I», ернически называемых «сорок три кило», несли по 8 гладкоствольных орудий калибра 490 мм на «жидкой взрывчатке» с активными снарядами и дальностью прицельной стрельбы за двести километров.

Все эти сокровища военно-технической мысли двух континентов вкупе с двойным превосходством в воздухе не оставляли противникам ни единых шансов. Так было в теории, на практике же стройные планы и наступательный порыв были развеяны «авиацией».

Сам по себе принцип создания подъемной силы с помощью крыла был не нов и давно нашел применение в строительстве скоростных планеров для разведки, доставки почты и прочих специальных надобностей. Реактивное движение и ракетный двигатель также были в почете. Но объединение этих конструкторских идей в мире комбинированных аппаратов, где аэродинамическая подъемная сила служила в качестве дополнительной к аэростатике, создание планера, движимого истечением раскаленных газов… Это было не просто новаторство. Это было нечто сродни гигантскому винтовому планеру или бомбе, основанной на атомном распаде, — идея теоретически возможная, но совершенно бессмысленная за ненадобностью.

Это было немыслимо.

Но это было.

Сотни тысяч квадратных километров на тридцать часов стали ареной ожесточенной схватки в трех средах сразу, на море, в глубинах, в воздухе. И везде «авиация» пришельцев, стремительная, всепроникающая, прекрасно вооруженная, ставила жирную, однозначную точку безоговорочной победы. «Планеры», или, как их теперь все чаще называли, «самолеты», вели разведку, сбивали дирижабли ДРЛО, громили дальними ракетными пусками и управляемыми бомбами соединения боевых кораблей. Даже подплав оказался бессилен, хотя, строго говоря, здесь основную работу сделали англичане.

К вечеру восьмого числа Морской штаб, тяжко страдая от презрения к себе, едва ли не сквозь зубы доложил, что соединения Северного флота в беспорядке отходят, неся тяжелейшие потери. Радиоэлектроника, дальнобойное управляемое оружие и авиация Врага победили с разгромным счетом. Моряки в свою очередь отчитывались о несметных полчищах вражеских самолетов, сметенных с неба, десятках потопленных вражеских транспортов. Кто знает, сколько в них было правды, а сколько естественных приписок, ошибок и пристрастных толкований, но это хоть как-то обнадеживало, давая надежду, что Враг купил победу за неподъемную цену.

Высадка началась 9 августа, на северном побережье Германии от Нордена до Мельдорфа. Одновременно боевые группы вражеских мониторов (или того, что можно было условно назвать «мониторами») вошли в устья Эмса, Везера и Эльбы. Пользуясь хаосом и шоком, десантные катера поднялись до Латена и Меппена, Бремена и Гамбурга, продвигаясь так же по Эмс-Ядсу и Кюстенканалу. С ходу были захвачены порты Вильгельмсхафена и Бремерхафена, ставшие основными плацдармами атакующих. К середине августа можно было со всей определенностью сказать, что Центральная Европа стала объектом прекрасно спланированного и блестяще организованного вторжения.

Лимасов был материалистом и почти атеистом, его отношения с высшими силами строились по достаточно простой схеме. Гордей полагал, что настоящий Бог — сущность, по определению лежащая за пределами человеческого понимания и границ познания. Божественные цели и намерения человек постичь не может, точно так же, как муравей не может понять человека, а ведь насекомое гораздо ближе человеку, нежели человек — Богу. Из этой нехитрой логической конструкции Лимасов делал простой вывод: есть Бог или нет — для человека разницы никакой. Молиться Всевышнему бесполезно, поскольку Бог всеведущ и все знает гораздо лучше, просить о помощи — тем более. Соответственно, нет ни Рая, ни Ада, ни небесной и подземной братии.

Однако, изучая вооружение, технику, образ действий Врага, стараясь вычислить его агентуру, Лимасов начинал все лучше понимать адептов стремительно множащихся апокалипсических сект и просто истинно верующих, толкующих Вторжение как Конец Света. По мере развертывания грандиозной европейской битвы разведка стала получать все больше отрывочных сведений о том, что происходит на оккупированных территориях.