– Дорогой мой, – Бушар опустился перед ним на коленях, – вы в порядке?

Он поднял голову: мужчина, сидевший в углу комнаты устремился к ним.

– Я врач. – Мужчина наклонился, ослабил галстук Джайлза и расстегнул воротник. Затем приложил два пальца к его шее и резко бросил бармену: – Быстро, «скорую», сердечный приступ!

Два или три журналиста уже спешили в бар. Один начал быстро записывать, а бармен тем временем снял трубку и торопливо набрал три цифры.

– Да, – ответил голос.

– Пришлите «скорую». Быстрее, у одного посетителя сердечный приступ.

Бушар поднялся на ноги.

– Доктор, – обратился он к стоявшему на коленях рядом с Джайлзом мужчине, – я выйду на улицу встретить «скорую», покажу дорогу.

– Как имя этого человека? – спросил кто-то из журналистов, когда Бушар выходил из бара.

– Понятия не имею, – ответил бармен.

Первый фотограф вбежал в бар за несколько минут до приезда «скорой», и Джайлзу пришлось вынести еще несколько фотовспышек, хотя вряд ли он сознавал происходящее. По мере распространения новостей несколько других журналистов, которые в пресс-центре строчили отчеты о хорошо принятой речи сэра Баррингтона, оставили свои телефоны и устремились через дорогу в «Пэлас отель».

Себастьян мирно беседовал с послом, когда услышал сирену, но не придал значения, пока карета «скорой» не остановилась напротив отеля. Аккуратно одетые санитары выскочили из нее и стремительно покатили внутрь носилки.

– Не кажется ли вам… – начал сэр Джон, но Себастьян уже бежал вверх по ступеням ко входу в отель.

Он остановился, когда увидел, что санитары катят носилки прямо на него. Одного взгляда на пациента хватило, чтобы его худшие опасения подтвердились. Когда носилки были в карете «скорой», Себастьян вскочил внутрь, крикнув:

– Он мой босс! – Один санитар кивнул, остальные заперли дверь фургона.

Сэр Джон последовал за «скорой» в своем «роллс-ройсе». По прибытии в больницу он представился и спросил регистратора в конторке приемного покоя, осматривает ли сэра Джайлза врач.

– Да, сэр, его сейчас осматривает доктор Клэрберт в кабинете неотложной помощи. Будьте добры, присядьте, пожалуйста, ваше превосходительство, уверен, он выйдет сразу же, как закончит осмотр.

Грифф вновь переключил телевизор, чтобы поймать ночной новостной выпуск Би-би-си в надежде на то, что речь Джайлза все еще главная новость.

Так и есть: Джайлз по-прежнему был главной новостью. Однако Грифф не сразу сумел понять, что за человек лежит на носилках… Он резко откинулся на спинку кресла. Будучи в политике достаточно долго, он понял: Джайлз Баррингтон больше не является кандидатом на пост лидера Лейбористской партии.

Человек, который провел ночь в номере 437 «Пэлас отеля» сдал ключ на ресепшн, выписался и оплатил счет наличными. Он вызвал такси и час спустя поднимался на борт самолета в Лондон – того самого, на который забронировал билеты Джайлз. По прибытии он встал в очередь на такси и, когда пришел его черед, сел в машину и скомандовал:

– Итон-сквер, сорок четыре.

– Я в недоумении, господин посол, – сказал доктор Клэрберт, осмотрев пациента во второй раз. – Сердце сэра Джайлза в полном порядке. Кстати сказать, он в отличной форме для мужчины своих лет. Однако я смогу быть полностью уверен, лишь когда получу результаты всех анализов из лаборатории, а это означает, что мне придется подержать его здесь до утра.

Следующим утром имя Джайлза было на первых страницах отечественной прессы, как Грифф и надеялся.

Однако заголовки первых, самых ранних, выпусков – «Ноздря в ноздрю» («Экспресс»), «Прогнозы бессмысленны» («Дейли миррор»), «Рождение политика?» («Таймс») – быстро заменили. «Дейли миррор» на первой полосе кратко подвела итог: «Сердечный приступ лишил Баррингтона шансов возглавить Лейбористскую партию».

Воскресные газеты публиковали многословные описания репутации нового лидера оппозиции.

Первые страницы большинства изданий занимала детская фотография восьмилетнего Гарольда Вильсона, стоящего перед домом десять по Даунинг-стрит в выходном костюмчике и фуражке.

Джайлз прилетел в Лондон в понедельник утром в сопровождении Гвинет и Себастьяна.

Когда самолет сел в лондонском аэропорту, его не встречал ни один журналист, фотограф или оператор: вчерашние новости. Гвинет отвезла их на Смит-сквер.

– Что тебе доктор рекомендовал делать по возвращении домой? – спросил Грифф.

– Представь себе, ничего. Он все еще ломает голову, почему я очутился в больнице.

Именно Себастьян обратил внимание своего дяди на заметку на одиннадцатой полосе «Таймс», автором которой был один из журналистов, находившихся в баре «Пэлас отеля».

Мэтью Касл решил остаться в Брюсселе на несколько дней и продолжить расследование, так как сомневался в версии сердечного приступа, хотя инцидент произошел на его глазах.

Он сообщал: во-первых, Пьера Бушара, заместителя президента Европарламента, в тот день не было в Брюсселе, и речи Джайлза он не слышал, поскольку находился в Марселе на похоронах старого друга. Во-вторых, бармен, вызвавший по телефону «скорую», набрал только три цифры и не назвал ответившему на другом конце линии адрес вызова. В-третьих, в больнице Св. Жана не зарегистрировано ни одного вызова «скорой» по телефону из «Пэлас отеля», и там не смогли опознать двух санитаров, которые привезли сэра Джайлза на каталке. В-четвертых, человек, покинувший бар, чтобы встретить «скорую», так и не вернулся, и никто не заплатил за два напитка. В-пятых, человека из бара, который назвался доктором и заявил, что у Джайлза сердечный приступ, с тех пор никто никогда не видел. И в-шестых, бармен на следующий день на работу не вышел.

Возможно, это не более чем цепочка совпадений, предполагал журналист, но если нет, могла ли Лейбористская партия иметь сегодня другого лидера?

Грифф вернулся в Бристоль на следующее утро и, поскольку никаких выборов не намечалось как минимум до будущего года, весь следующий месяц пил горькую.

21

– Я должна понять, что здесь изображено? – спросила Эмма, вглядываясь в рисунок.

– А здесь нечего понимать, мама, – ответил Себ. – Ты не уловила сути.

– Тогда объясни, пожалуйста, в чем суть. Я помню, Джессика обычно рисовала людей, и я могла их узнать.

– Ту фазу, мама, она миновала и сейчас переживает период абстракционизма.

– Боюсь, что для меня они выглядят кляксами.

– Это оттого, что ты не смотришь на них непредвзято. Джессика больше не хочет быть Констеблом или Тернером.

– Кем в таком случае она хочет стать?

– Джессикой Клифтон.