Я вглядывалась в это лицо — такое же непроницаемое сейчас, как и у его сына, пытаясь понять, что за ним скрывается. Желая помочь… найти ту дорогу, которую оба они старательно обходили.

Лицо Роберта Ивановича неожиданно нахмурилось и уже знакомым мне капризным тоном он спросил:

— Где мои запонки? Кто опять украл мои запонки?

Я сглотнула вставший в горле ком. Он снова потерялся в своем собственном мире, куда не было хода всем остальным. И оставалось лишь гадать — настанет ли еще когда-то момент, когда он вспомнит о том, чего так и не сказал Эмилю? И успеет ли… прежде, чем его голос и мысли будут потеряны навеки?..

Я встала с колен и, натянув на лицо улыбку, успокоила встревоженного старика: 

— Мы сейчас найдем ваши запонки.

Он перевел на меня взгляд — вновь изменившийся — и, опустив глаза на мой живот, внезапно сказал:

— У меня скоро будет внук…

Я застыла, отчаянно пытаясь понять — откуда он мог знать это? Мой живот все еще оставался плоским, да и в то, что этот ребенок — от Эмиля, до конца не верил даже сам Эмиль.

— Что? — переспросила я, не скрывая удивления.

Но момент уже прошел. Его глаза вновь подернулись туманом, скрывая все, что происходило там, внутри, и, потерянно оглядевшись по сторонам, он вновь произнес:

— Где мои запонки?..

* * *

Тем же вечером после ужина, приготовленного Васей, я вновь спустилась в гостиную — как только мне удалось уложить Роберта Ивановича спать. Рояль — старый верный друг, так и притягивал меня к себе, безмолвно приглашая коснуться его клавиш и раствориться в музыке, что одна способна была заглушить, пусть и лишь на время, все мои страхи и тревоги.

Я устроилась за инструментом, начиная что-то негромко, почти безотчетно наигрывать. И только спустя время поняла, что эта мелодия мне незнакома, она просто шла… откуда-то из глубины меня самой. Она — как ответ на все тяжелые мысли, все бесконечные вопросы без ответов. Она — как утешение и надежда, которая еще теплилась где-то внутри, поддерживая усталую душу.

За прошедшие дни я почти бесконечно думала о том, что мне сказала Лиза. О той ниточке, которая могла нас спасти, но была при этом так издевательски недостижима. Я беспрерывно искала выхода из этой ситуации, но его не было. И это пугало больше всего остального.

Нужно было поговорить с Эмилем — это казалось самым логичным решением. Пусть в наших отношениях царили абсолютные недосказанность и неопределенность, в одном мы с ним, несомненно, были едины — в желании наказать Артема. Вот только, если бы Эмиль знал, как к нему подобраться — уже давно наверняка сделал бы все сам. И все же… эти сводящие с ума мысли хотелось уже просто выплеснуть наружу — и пусть даже от этого не будет никакого толку, оставаться с ними один на один у меня больше не было сил.

Только вот беда — возможности пообщаться с Эмилем у меня теперь не имелось. С того дня, как привез нас с Васей в этот дом, он здесь больше не появлялся. А звонить ему и просить приехать… отчего-то вдруг оказалось очень сложно. Почти невыполнимо.

Я не хотела признаваться в этом даже себе самой, но его отсутствие рядом вызывало во мне острое разочарование. И от того было так трудно позвать его, зная, что без этой просьбы он бы не приехал.

А мне хотелось… я сама не знала, чего именно. Ощущала лишь какую-то новую, прежде незнакомую тоску. И желание… которого совсем не должна была испытывать.

— Так и знал, что найду вас именно здесь.

Мое сердце дрогнуло и мигом подскочило к горлу, пустившись в какой-то бешеный, неконтролируемый пляс. Инстинктивно прижав руку к груди, я обернулась, желая удостовериться, что это — не плод моего воображения.

Эмиль стоял на пороге, заложив руки в карманы брюк. Холодный, неприступный, непроницаемый — как тот самый айсберг в океане.

И все же… я уже знала, что он может быть иным. Но дано ли мне пробиться за эту ледяную толщу — вовсе не была уверена.

— Я… не ожидала вашего появления, — пробормотала первое, что пришло на ум, сама не зная, за что пытаюсь оправдаться. За то, что сидела за чужим роялем или за то, что так безумно колотилось сердце?

Он удивленно приподнял брови, но улыбка, которая наползла на губы, была непривычно мягкой.

— Надеюсь, это не означает, что вы мне не рады, — прокомментировал он, подходя ближе.

Я не видела его чуть больше недели, но ощущала его приближение так остро… словно ждала этого человека не несколько дней, а целую вечность.

А может, так оно и есть, — мелькнула в голове странная, абсурдная мысль.

— Ну как у вас тут дела? — поинтересовался Эмиль, остановившись напротив.

Он двигался медленно, почти вальяжно — так, как ему было совсем несвойственно. И это показалось мне частью какой-то странной игры, в которой я одна не знала правил.

— Как видите, я жива, — пошутила в ответ. — И ваш отец, можете быть уверены, тоже.

— Хорошо, — произнес он рассеянно, почти безразлично, не отнимая при этом от меня взгляда.

А потом вдруг резко развернулся и направился к шкафчику, где, как мне было известно, хранились напитки разной степени крепости.

— Выпьете со мной… Вероника? — спросил он, не оборачиваясь, и тут же спохватился сам:

— Ах да… вам же нельзя. Тогда я налью вам сока, а вы… просто посидите со мной.

Все это было… странно. Но я покорно устроилась на диванчике, ощущая умиротворение и одновременно напряжение от его присутствия здесь.

Он опустился рядом со мной. Протянул мне стакан сока и отхлебнул из своего бокала.

Говорить не торопился, а может, и вовсе не хотел. Я вдруг поймала себя на том, что смотрю за тем, как янтарная жидкость встречается с его губами и как сильнее обозначается ямочка на подбородке, когда он приоткрывает рот…

Усилием воли я заставила себя вернуться мыслями к тому, о чем хотела с ним поговорить. Ради чего ждала — во всяком случае, я предпочитала думать, что деловые вопросы — единственная для того причина. Так было безопаснее для себя самой.

— Эмиль, я хотела спросить у вас кое-что…

— Ммм? — издал он в ответ.

— Вы ведь знаете, чем занимался Артем? Я имею в виду… демпинг. И, наверно, догадываетесь, засчет чего он устанавливал столь низкие цены…

Эмиль вдруг со стуком поставил бокал на стол и резко меня прервал:

— Нам обязательно сейчас говорить о вашем муже?

Я растерянно моргнула:

— Нет, но…

— Давайте все «но» оставим на потом, — попросил он уже спокойнее.

— Хорошо. Мне лучше молчать?

Он отрицательно мотнул головой.

— В таком случае я… хотела бы извиниться.