– Как-то раз, когда Лейк была еще совсем маленькая, отец пришел с работы и обнаружил, что она отстригла себе большую прядь волос. Она плакала, боялась, что я буду ее ругать. Тогда он зачесал ей волосы назад и скрепил их этой заколкой. Сказал ей, что заколка волшебная и, пока она ее не снимет, я ничего не замечу.

– Ничего себе! – смеюсь я, представляя себе Лейк с отстриженной прядью волос. – Но вы, я так понимаю, все-таки заметили?

– О, не заметить было сложно! – смеется Джулия. – Ужасно смешно выглядело! Она отстригла сантиметров шесть посередине челки! Муж позвонил мне и попросил сделать вид, что все в порядке. Признаюсь, это было очень тяжело! У нее волосы несколько месяцев отрастали. Но я ничего не могла ей сказать, потому что каждое утро она первым делом быстро закалывала волосы.

– Ничего себе! Значит, у нее уже тогда была сила воли?

– Ты даже не представляешь себе какая, – улыбается Джулия. – Более упрямого человека за всю свою жизнь не встречала.

Я наклоняюсь и кладу заколку туда, где нашел, а потом снова оборачиваюсь к Джулии. Она сосредоточенно разглядывает свои ногти и сейчас очень похожа на Лейк, только намного печальнее.

– Она же меня сейчас ненавидит, Уилл… Не понимает, почему я так поступаю. Она хочет опекать Кела, но я не уверена, что могу ей это позволить.

Не знаю, стоит ли в моем положении давать ей советы, но, кажется, она не против. Просто я был в такой же ситуации, как Лейк, и в тот вечер ничто не смогло бы помешать мне забрать Колдера от бабушки с дедушкой.

Взяв одежду Лейк под мышку, я направляюсь к двери, но у порога оборачиваюсь:

– Может быть, вам надо попытаться понять, почему она так поступает. Кроме Кела, у нее не останется никого. Никого! И сейчас ей кажется, что вы хотите лишить ее единственного, что у нее останется.

– Я не хочу забирать его у Лейк, – поднимает на меня взгляд Джулия. – Я просто хочу, чтобы она была счастлива.

Счастлива?

– Джулия, послушайте, у нее совсем недавно умер отец. Вы тоже скоро умрете. Ей восемнадцать лет, и ей предстоит прожить целую жизнь без двух людей, которых она любит больше всего на свете. Ее счастье от вас не зависит. У нее земля уходит из-под ног, и она бессильна что-либо изменить. Самое меньшее, что вы можете для нее сделать, – позволить ей сделать выбор хотя бы в чем-то. Могу вам сказать по собственному опыту… Забота о Колдере – единственное, что заставляло меня жить дальше. Если вы хотите забрать у нее Кела, потому что думаете, что так ей будет легче, то ошибаетесь. Для них обоих ничего хуже разлуки быть не может.

Испугавшись, что снова перешел границы дозволенного, я выхожу из комнаты Лейк и возвращаюсь к себе.

* * *

Открыв дверь в ванную, я тихо прохожу, кладу одежду и чистое полотенце на полку и украдкой бросаю взгляд в зеркало. Оно запотело, но душ в отражении все-таки видно. Занавеска в одном месте слегка отдернута, и я вижу, что Лейк поставила ногу на бортик и бреет ее.

Моей бритвой.

В моем душе.

Ее одежда на полу, прямо у меня под ногами. На полу, а не на ней. Она стоит обнаженная в трех метрах от меня.

«Господи, сегодня один из самых ужасных дней в ее жизни, а я тут представляю себе, как она выглядит без одежды! Вот сволочь!»

Если у меня осталась хоть капля совести, для начала я бы вообще не пустил ее к себе в дом вчера вечером. А теперь я смотрю, как лезвие бритвы скользит к ее щиколотке, и мечтаю о том, чтобы она не захотела идти домой и осталась у меня хотя бы еще на одну ночь.

Всего на одну ночь! Я еще не готов отпустить ее!

На цыпочках выхожу из ванной, прикрываю за собой дверь, иду в кухню и умываюсь холодной водой.

Схватившись за край стойки, я делаю глубокий вдох и готовлюсь принести ей глубочайшие извинения. Сейчас она наверняка злится на меня за то, что я наорал на нее и поставил под душ… Но я ее не виню. Наверняка был какой-то более простой способ успокоить ее.

– Мне нужно полотенце! – кричит она из ванной.

– Полотенце на полке, – отвечаю я, подходя к двери. – Там же твоя одежда.

Вернувшись в гостиную, я сажусь на диван и пытаюсь сделать вид, как будто ничего особенного не произошло. Может быть, если притворюсь, что все в порядке, она тоже будет вести себя спокойнее.

Господи, меня приводит в ужас одна мысль о том, что она может злиться на меня еще один день. Когда она прочитала свое стихотворение перед всем классом, это, наверное, был самый тяжелый удар от девушки за всю мою жизнь… Да еще и перед семнадцатью учениками. Конечно, никто из них не подозревает, что стихотворение предназначалось мне, разве что Гевин, но все-таки… У меня было такое ощущение, как будто каждое из тридцати оскорблений словно пуля пронзало мне сердце.

Дверь ванной приоткрывается, и все мои попытки сделать вид, как будто ничего не случилось, летят ко всем чертям. Перепрыгнув через спинку дивана, я подбегаю к ней, чтобы обнять и извиниться за все, что произошло. Лейк пораженно пятится назад, пока не упирается спиной в стену. Я обнимаю ее и крепко прижимаю к себе:

– Прости, Лейк… Прости, что я так с тобой обращался… Но ты была совсем не в себе… – шепчу я, пытаясь хоть как-то оправдать свои действия. Она не пытается ударить меня, а обнимает за шею, и от этого у меня сжимается сердце. Я пытаюсь собрать в кулак остатки силы воли…

– Все в порядке, – тихо произносит она. – Просто у меня был плохой день.

Больше всего на свете мне сейчас хочется закрыть ей рот поцелуем. Сказать ей, как сильно она мне нужна. Как сильно я ее люблю. Сказать, что я буду с ней рядом каждую секунду, какие бы страшные события ни происходили в ее жизни.

Но ничего этого я не делаю. Не делаю ради Джулии. Неохотно отстранившись от Лейк, я беру ее за плечи:

– Значит, мир? Ты не будешь больше драться со мной? Мы друзья?

– Мир, – кивает она, натянуто улыбаясь.

По ее лицу сразу видно, что она хочет быть моим другом не больше, чем я ее. Мне приходится отвернуться и выйти в коридор, прежде чем слова «Я люблю тебя» сорвутся с моих губ.

– Как кино? – спрашивает она, идя за мной следом.

Я не могу просто болтать с ней как ни в чем не бывало. Надо разобраться, почему она здесь, а то я забуду, что она здесь совсем не из-за меня.

– Ты с мамой поговорила?

– А ты мастер менять тему!

– Поговорила или нет? Неужели ты весь день тут прибиралась?

Я иду в кухню и достаю из шкафчика два стакана.

– Нет, не весь. Мы поговорили, – отвечает она, садясь за стойку.

– И?

– И у нее рак.

Черт бы побрал эту упрямую девчонку с ее несгибаемой силой воли!

Театрально закатив глаза, я подхожу к холодильнику, достаю молоко и наливаю ей в стакан. Она отворачивается и, тряхнув головой, снимает с волос полотенце. Спутанные пряди падают ей на плечи, она перебирает их пальцами, аккуратно разглаживая. Я бы отдал все на свете за то, чтобы… Черт! Она поднимает на меня взгляд, и я вижу, что молоко уже перелилось через край стакана и стекает по моей руке на стойку. Я быстро вытираю пролитое тряпкой.