Вот уже пять лет Игги был в постоянном движении; нередко отвлекаясь, откликаясь на призыв гашиша, кислоты или героина, он все же никогда не изменял вектору, влекущему его вперед с тех самых пор, когда ранний автобус вез его из трейлерного парка будить Рона и Скотта. Теперь же, имея на руках готовый к выпуску альбом и новый материал, он вынужден был сидеть без дела. Много вечеров до глубокой ночи проговорил он с Чайлдерсом, анализируя свое положение. Непонятно было, балуют его или наказывают. В самом начале Дефриз взывал к природному высокомерию Игги и Джеймса: «Учитесь быть недоступными. Учитесь быть таинственными», но чем дальше, тем менее убедительной становилась эта история.

Тем временем The Stooges приступили к репетициям в Studio Instrument Rentals, огромном комплексе на бульваре Санта-Моника, где Лии выбил у хозяев солидную скидку для знаменитостей. Каждый день они залезали в мэйнмэновский «кадиллак» и за пятнадцать минут добирались по Малхолланд-драйв до студии, где часами репетировали на сцене в шесть футов вышиной, перед огромным зеркалом. Трогательно, что эти люди с постепенно утверждающейся репутацией прирожденных неудачников не сложили оружие: только что записанный альбом лежит и ждет, а они уже работают над новым. К вечеру они выныривали оттуда и отправлялись в клуб “Rodney’s English Disco” – пара минут по Сансет-бульвару – порокенролить немножко.

Наверное, из всех бывших и будущих клубов именно “English Disco” Родни Бингенхеймера лучше всего воплощал в себе типично голливудское переплетение невинности с пороком. Благодаря своему бесхитростному восторгу перед миром гламурных знаменитостей Родни, едва явившись в Голливуд, попал в лапки девочек с Сансет-Стрипа, а потом на побегушки к Сонни и Шер. Работая пиарщиком на Mercury Records, он одним из первых стал продвигать Дэвида Боуи в Лос-Анджелесе и так зафанател от английского глэм-рока, что открыл на Сансет-бульваре, 7561, клуб и окрестил его “English Disco”. Клуб гордился зеркальным танцполом и разливным английским пивом «Уотнис», а также был единственным местом в Калифорнии, где подавали небывалый английский деликатес – сосиски в тесте (по словам работавшей там Энни Эппл, «совершенно ужасные»); короче, все было сделано для того, чтобы гастролирующие британские артисты могли чувствовать себя как в доброй старушке Англии. Вскоре там уже зависали все девочки из Долины, у которых были туфли на платформе, и Родни стал, по выражению его завсегдатая Майкла де Барра, «пасти стадо мохнаток» (the gatekeeper ‘of a posse of pussy’).

У Родни тусовались или хулиганки из богатеньких, или уличные оторвы, и «особой разницы между ними не было», по словам Кэти Хеллер, принадлежавшей к первому из этих разрядов. Кто-то прихлебывал кока-колу, кто-то вмазывался героином в крошечных туалетных кабинках. Кому-то нравилось просто зависать с английскими рок-звездами, кого-то интересовало, что у них в штанах. В конце 1972 года, когда появились Игги и The Stooges, там царила Сейбл Шилдс, она же Сейбл Старр, пятнадцатилетняя «групи», наследница богатого семейства, проживавшего в Палос-Вердес, на юго-востоке Лос-Анджелеса. Она часто появлялась вдвоем с сестрой Корел, поскромнее, но тоже красоткой; Сейбл с копной белокурых кудряшек и Корел с длинными темными волосами сравнивали с Беляночкой и Розочкой из сказки Братьев Гримм. С Джимом и Джеймсом они познакомились, вероятно, через свою подружку Эвиту Ардуру – Джеймс заметил ее как-то раз, проезжая на мэйнмэновском лимузине мимо Холливуд-хай, школы, которую вынуждена была посещать бедняжка, и завоевал ее сердце тем, что отвез ее саму, Корел и Сейбл в Диснейленд; несмотря на ненависть к подобного рода развлечениям, он очаровал девиц своей могучей и таинственной личностью. Вместе с еще одной подружкой, Лори Мэддокс, этих усердных посетительниц крохотной, с почтовую марку, вип-зоны “English Disco” неудержимо тянуло к западному отделению «Мэйнмэна», самой модной английской менеджерской рок-конторы. Лии Чайлдерс обнаружил, что его обязанности «няньки» расширились и усложнились. Одной из важнейших задач вице-президента «Мэйнмэна» было следить, чтоб никаких наркотиков; в частности, на него была возложена унизительная обязанность обыскивать комнаты своих подопечных, пока они на репетиции. И чем дальше, тем больше он находил грязных ложек и прочих улик.

Даже пытаясь скрасить наркотиками зеленую тоску заброшенности на этих холмах, Джим, Джеймс, Рон и Скотти трудились упорнее, чем когда-либо. Наконец было объявлено, что в конце марта «Мэйнмэн» устраивает в Детройте презентацию. Весной 1973 года они продолжали работать над такими вещами, как “Head On The Curb” (она построена на замысловатом риффе, напоминающем дорзовскую “LA Woman”) и “Cock In My Pocket” (быстрый номер в духе Эдди Кокрэна с непристойным текстом и традиционной блюзовой структурой, может быть, единственная у них композиция, явно заимствованная у Боуи и The Spiders). Позже появилась “Johanna”, песня об основной подружке Игги, с которой он был втянут в странный героиновый тройственный союз, а также мрачное эпическое произведение “Open Up And Bleed”. Можно сравнить его с роллинговской песней “Sympathy For The Devil”, только если Мик ассоциировал себя с дьяволом, то Джим, наоборот, с Иисусом Христом. В ранних интервью Джим как-то уже сравнивал свою публику с первыми христианами, отверженными мира сего. Теперь он выступал совсем по-мессиански, предлагая себя в качестве очистительной жертвы во имя своей музыки. Но предназначение это не вызывало у Джима Остерберга жалости к себе. «Раскисал только когда выпьет, – говорит Чайлдерс, – и то не в смысле “за что?”, а в смысле несовершенства мира».

С течением дней у «студжей» наладился какой-никакой быт. Из своей комнаты над гаражом Лии наблюдал подобие голливудской съемочной площадки: повсюду носятся девчонки, гостей кидают в бассейн, приезжают и уезжают наркодилеры и беглые подростки. Из всех девчонок громче и возмутительнее всех вела себя Сейбл, слава о которой уже шла по всему Голливуду. Между прочим, она мечтала когда-нибудь стать нормальной домохозяйкой, так что порой можно было видеть, как самая знаменитая «групи» Голливуда перемывает гору скопившейся на кухне грязной посуды.

«Тогда все были влюблены в Джима, – говорит Лори Мэддокс, часто заходившая к ним вместе с Сейбл и Корел, – вообще было довольно безумное время, подружки шли потоком, приходили, уходили». Джим было зацепился с Сейбл, потом переключился на Корел, которая была очень ответственным ребенком и зачастую присматривала за сестрой. Сейбл была «забавная, всегда наготове, за словом в карман не лезла, поэтому мужики ее любили, – говорит Лори, – но ей могло взбрести в голову все что угодно, ну например, среди ночи одеться в голливудское белье и пояс с чулками и носиться по городу на машине. Такое вытворяла – никто бы не решился, Корел ни за что бы не стала так делать. Совершенно бешеная, тогда она и прославилась». В то же время у Джима были сложные отношения с Джоанной. «Наркоманские дела, – вспоминает Рон Эштон. – Ее приятель торговал кайфом, Игги у него покупал. Я вообще держался в стороне. Ему нравится такая херня. Он прется от хаоса».

Разжалованные в рядовые участники группы, Эштоны, казалось, сложили с себя ответственность за своего вокалиста и много раз бесстрастно наблюдали, как плавает в бассейне бесчувственное тело Игги. Понимая, что спасение главной звезды «Мэйнмэна» лежит на нем, Лии Чайлдерс вытаскивал его из бассейна и удостоверялся, что он дышит. За двенадцать недель это происходило так часто, что в процессе Лии научился плавать.