Однако резкого, необратимого раскола класса сразу не произошло. Все первоклассники, второклассники, третьеклассники, естественно, были, оставались и остаются одного возраста. А сверстников всегда тянет друг к другу. К тому же (это автор рассказа говорит для взрослых читателей языком взрослых) капитализм, как и социализм, развивается скачками – производства (экономика) то взлетают вверх, то рушатся вниз, назад и даже вбок. А вместе с производствами – промышленным, сельскохозяйственным – поднимаются и рушатся и судьбы людей…

Еще в первом классе Генка Колосков подружился с Андрюшкой Ревякиным. Крепко подружился. Однажды Генка и Андрюшка набрались смелости и попросили Софью Сергеевну разрешить им сидеть за одной партой. И Софья Сергеевна разрешила:

– Молодцы. Я уважаю людей, которые умеют крепко дружить и ценить дружбу. Будет очень хорошо, если вы сохраните ее на всю жизнь.

Генка и Андрюшка дружили все крепче. Жили они на одной улице, а через полгода Ревякины переехали в новый большой-пребольшой дом, еще ближе к маленькому и неновому дому Колосковых.

Отец Генки работал в больничной котельной. Мать рядом с отцом – в больнице санитаркой.

Отец Андрюшки работал в банке. Мать Андрюшки тоже рядом с отцом – в том же банке. Когда Андрюшка первый раз сказал Генке о том, что его родители работают в банке, Генка с трудом подавил желание расхохотаться:

– Как это – в банке? Какая же должна быть большая банка? Ты же видел у дяди Сережи Буркова корчагу. Во какая – не обхватишь, а в нее только гольяны да пескари лезут. Большая рыба не заходит. Ленкам, красноперам она маленькой кажется. А ты – в банке работают. В банке люди не могут работать.

…Стали Генка с Андрюшкой жить ближе. Стали ходить в гости попеременно: Генка – к Андрюшке, Андрюшка – к Генке. На ковры-хрустали Ревякиных Генка внимания не обращал. В гости ходил он не к коврам-хрусталям – к другу своему Андрюшке. Не обращал внимания на то, что Альбина Андреевна, мать Андрюшки, увидев его, Генку, морщиться начинала, будто листок щавеля кто ей в рот, красной краской накрашенный, сунул. Не к ней ходил Генка – к Андрюшке. Не обращал внимания и на то, что, стоило ему только переступить ревякинский порог, Альбина Андреевна панически взмахивала рукавами жар-птичьего (разрисованного жар-птицами) халата:

– На улицу идите. На улице поиграйте. Только вчера дорожку ковровую голландскую купили – затопчете.

Не дорожку ковровую голландскую ходил к Ревякиным топтать Генка – с другом играть. С другом играть можно и на улице.

А на улице, во дворе Ревякиных, вскорости высоченным железным забором обнесенном, Генка и с отцом Андрюшки, Вячеславом Николаевичем, познакомился. Издали познакомился. Близко ни он, ни Вячеслав Николаевич друг к другу не подходили. Отец Андрюшки, длинный, худой, очкастый, во дворе часто у своей машины что-нибудь делал. Машину тряпочкой белой, на носовой платочек похожей, протирал. Капот открывал. Откроет капот, посмотрит куда-то на что-то под него и снова закроет. Часто Вячеслав Николаевич, сидя в машине, книги, газеты читал. Сидит и читает. Сидит и читает. Словно ему в дом к Альбине Андреевне заходить не хочется.

Генка машины всегда любил. Но подойти к машине Вячеслава Николаевича поближе и стеснялся, и боялся. Уж больно она блестящая была: прикоснись мизинцем – поцарапаешь – нежная, нежная на вид машина. Но какая-то холодная, неприветливая, чужая, не то, что «запорожец» Генкиного соседа-фронтовика – дедушки Паши Спицына. Старенький «запорожец», как сам дедушка Паша старенький, а подойдешь, прикоснешься рукой – тепло руке становится…

Однажды, когда Генка и Андрюшка во дворе ревякинском играли, мячик их прыгучий, полосатый к гаражу подкатился, в котором холодная ревякинская машина жила. Дверь гаража была полуоткрытой. Вячеслава Николаевича возле гаража не было. Подхватил Генка мяч и, как и каждый бы сделал, с любопытством в гараж заглянул.

Заглянул и ахнул – на стене напротив двери висела голубая лодочка, из ее уключин крылатились красные короткие, но широкие лопатистые весла. Лодка висела на крюке, привязанная к нему белым канатиком. Один конец канатика был закреплен в специальном отверстии на носу лодочки.

Голубая лодочка с белым канатиком и красными веслами по бокам походила на сказочную бабочку. Она была такой красивой, легкой и живой, что, казалось, вот-вот взмахнет своими красными крыльями и улетит.

– Генка, ну что ты там? Неси мячик! – услышал Генка голос Андрюшки и с трудом заставил себя отбежать от гаража.

…Генка Колосков заболел лодкой с красными веслами. Он стал видеть ее во сне. Он думал-мечтал о ней на уроках. Он думал-мечтал о ней, когда катался с горы у подножия которой стояло село. Он думал-мечтал о ней осенью, зимой, весной, летом.

Болезнь Генки Колоскова имела глубокие корни. Она, можно сказать, зародилась еще до встречи с лодкой Ревякиных. Дело в том, что с вершины горы, с которой зимой катались на санях и лыжах все пацаны и девчонки села, зимой и летом даже в пасмурные дни были хорошо видны все извивы, все курьи, все плесы Большой реки. А рядом с рекой на всем ее видимом протяжении, как хрустальные подвески на голубой ленте, матово светились пойменные озера. Их множество.

Реки, озера, моря, океаны всегда, во все времена притягивали и притягивают мальчишек. Они растят, воспитывают их, уводят, уносят за сотни, тысячи километров от родных домов, от родных сел.

В селе, где живут Генка, Андрюшка, все их друзья-одноклассники, мужчины и даже некоторые женщины – рыбаки. Над крышей каждого дома, если приглядеться, можно увидеть длинные хлысты удилищ. На крышах сараев, на поленницах и даже на собачьих будках – красные – таловые (сплетенные из таловых прутьев) и серебристые (сплетенные из алюминиевой проволоки) корчаги.

Отец Генки в свое время проходил действительную военную службу на Тихоокеанском флоте. Был подводником. Участвовал в дальних походах. Рыбалку же в отличие от многих, многих односельчан не любил.

– Здорово, Федор Васильевич, бросай свои вилы-грабли. Огород подождет. Ленок подниматься начал. Пошли с нами. Неводишком по шивере шаркнем – неделю твоя Елена Сидоровна пироги рыбные на стол подавать будет, – звали Генкиного отца идущие к реке мужики.

– Рад бы в рай – да грехи не пускают. Работы полно. И по дому, и по двору. Огород вот надо к посадке готовить. Дрова еще не складывал, видите, копной лежат. Я же сутками на вахте пропадаю. А сутки дома не побудешь – из всех углов разные дела несделанные, как тараканы выползают, рук не хватает…

И все же именно отец первым подвиг сына на рыбацкую тропу.

…Тот солнечный голубой день Генка помнит до сих пор. Весной Генкина детсадовская группа закрылась. Генка и его одногруппники-сверстники в сентябре были должны идти в школу. Подготовительный класс начинал работу с первого августа. На два месяца вчерашние детсадовцы были предоставлены сами себе. Работающие родители взвыли:

– Что делать? Работу бросать – с голоду сдохнем. А как сорванцов дома одних оставишь – сожгут и сами сгорят, калитку открытой бросят, и то беда. Забегут козы, а их сейчас по селу целые стада шастают – без картошки останемся. И куда власти смотрят! Неужели садик не мог еще пару месяцев наших огольцов подержать?