Кем он постоянно в колхозе работал, не знаю. Наверное, как и почти все колхозники, на разных работах вкалывал. Куда пошлют – там и вкалывал. На ферму пошлют – на ферме, в поле пошлют – в поле, на ток пошлют – на току.

Люди так и говорили-шутили: «Работаю там, куда пошлют. А иногда и сам сбегаю».

Но где бы и кем ни работал дядя Ваня в колхозе, все в селе, как говорится, от мала до велика, знали его как «бойщика».

…Сегодня трудно понять и объяснить почему в нашем обнищавшем за военные годы селе и колхозе, только-только начинающем набирать силу, насчитывающем десятка два-три тощих, похожих на стиральные доски коровенок и два-три десятка плоских, с объеденными хвостами и ушами, желтых от собственной мочи свиней, была бойня – нечто вроде большого сарая со щелястыми стенами и дырявой крышей, предназначенного для забоя скота. Скорее всего, до войны ее строили.

Бойня находилась на самом краю села, метрах в трехстах от последних домов на берегу реки.

Одиноко стоящий полуразрушенный сарай своим видом днем наводил уныние, а ночью страх на проходящих мимо рыбаков, в том числе и нас, мальчишек. Кроме рыбаков, мимо сарая почти никто никогда не ходил.

Место для купания находилось далеко выше по течению.

Брод, по которому люди из нашего села перебирались в маловодье через реку в село, расположенное на противоположном берегу, на покосы, в грибные и ягодные места заречной тайги, находился далеко ниже бойни.

Рыбаки, в том числе и мы, пацаны, тоже старались обходить это одинокое, мрачноватое строение.

Дядя Ваня Сутурин, скорее всего, не убивал, а добивал больных, поранивших себя или пораненных колхозных животных. Свой скот – коровенок, свиней, коз – селяне при необходимости пускали на мясо сами.

Одним словом, бойня действовала редко. И дядя Ваня, естественно, свои обязанности бойщика исполнял редко.

Но как только ему предстояло приступить к работе, об этом невесть каким образом узнавало все село. К бойне шли, бежали взрослые и дети. Шли, бежали в надежде поживиться кусочком мяса. Нет, нет, село не голодало. Никто не умирал с голода. Года два, три назад умирали от болезней, вызванных, разбуженных голодом военных лет. Но после возвращения фронтовиков, пусть медленно, с трудом, жизнь начала налаживаться, колхоз начал подниматься, набираться силы. Колхозники стали получать зерно, комбикорм, овощи. Потихоньку росло и сельское стадо. Во дворах многих селян замычали коровы, захрюкали свиньи, запели петухи.

Люди не голодали.

На смену голоду пришел недоед.

Сегодня даже люди старшего возраста не знают, что такое настоящий голод и что такое недоед. Многим из нас за свою жизнь доводилось быть голодными – не есть по целому дню, а может, и по два.

Помнится, много-много лет назад меня, уже взрослого, – я тогда работал учителем в одном из маленьких таежных сел, – пригласили местные охотники на охоту. У них лицензия была на отстрел изюбра. Я не охотник. Охоту не люблю. Ружье в руках не держал. Но от приглашения отказываться не стал. Интересно мне было на настоящую большую охоту на большого зверя посмотреть. В жизни человеку все надо увидеть.

Охотники, их было трое, сказали:

– В тайгу выходим в пять утра. До места охоты километров двадцать. Там на склонах хребта много изюбрей. Там наш охотничий участок. Пробудем на охоте дня три.

«Чем дальше, тем лучше, тем интереснее. Тем более у меня каникулы», – подумал я и поспешил в магазин.

Дня за три до этого я получил зарплату. В то время я был еще холост. Денег хватало.

Я накупил почти целый рюкзак продуктов. Мне повезло. В магазин накануне завезли деликатесы того времени – колбасу, сыр, сгущенное молоко, тушенку…

С рюкзаком, полным дефицитных продуктов, я с гордостью явился в назначенное место. Охотники, увидев мой рюкзак, спросили:

– Что там? Нам же надо по тайге не меньше двадцати километров…

– Продукты. Повезло. В магазин завезли дефицит – колбасу, сыр, тушенку… Хочу вас угостить… Ну и бутылочку прихватил к свеженине…

Я знал, что пригласившие меня охотники, как и все мужики, любили при случае выпить. Не часто, но, как говорится, после бани обязательно.

Глаза мужиков блеснули, но тут же померкли под сурово сдвинутыми бровями:

– Не на прогулку идем, на работу. Вон твой дом. Занеси рюкзак домой. Вернемся – угостишь. В тайгу с водкой и мясом на добычу не ходят. Плохая примета. Есть спички. Есть соль. Есть хлеб. Булка. А там, в зимовье, у нас запас сухарей. Так что даже лишнюю булку хлеба нести не надо. Возьмем зверя. Наварим мяса, нажарим печенки. Живи – радуйся. Тайга, для тех, кто ее знает, кто ее традиции, правила уважает, – друг и кормилица…

Зверя мы не добыли, не взяли. В зимовье успел побывать медведь. Он сожрал сухари, рассыпал мешочек с махоркой, зачем-то расшвырял по избушке запас смолистых, приготовленных для разжигания печурки чурочек…

В тайге – темной, постоянно гудящей даже при полном отсутствии ветра – мы прожили, как и планировали охотники, трое суток.

Каждое утро, как только темная синева в верхушках сосен слегка светлела, добытчики уходили из зимовья в разные стороны, оставляя меня на стоянке, со словами:

– Разжигай печку, ставь воду, сейчас принесем мясо. Не добудем зверя, подстрелим козушку, на крайний случай возьмем пару зайцев, настреляем десятка два рябчиков…

Я разжигал огонь в печурке-каменке, приносил из рядом текущего ручья вместительный котелок воды, ставил на печурку и терпеливо ждал возвращения добытчиков.

Охотники приходили. Молчаливо рассаживались на лавки. Курили. И только после долгого молчания и отпыхивания кто-нибудь хрипло вздыхал:

– Не фартит…

– Но завтра – верняк. Следы свежие видел. Рядом ходит, – не обращаясь ни к кому конкретно, будто размышляя вслух, негромко басил второй.

– Конечно, верняк. И я видел… Самого видел. Здоровенный бычище. В ернике – лежка. Весь багульник вышаркал.

Пустыми домой идти – живой стыд. Скажут: «Неделю в тайге отирались – рябка не добыли…»

Из тайги мы вышли с голубицей и брусникой в желудках – голодными и уставшими.

Вернувшись домой, мы тут же распаковали мой рюкзак и через полчаса, похохатывая и подтрунивая друг над другом, вспоминали свои таежные приключения.

Голод, который мы тогда испытали, не был голодом. Три дня на ягодной диете – великолепная разгрузка для желудков…

О голоде военной поры и первых послевоенных лет, настоящем голоде, я знал из рассказов мамы и бабушки.

А вот с недоедом был знаком не понаслышке.

В то время, о котором я начал рассказ, мы, селяне, уже не голодали. У многих уже были коровенки. Многие заводили свиней, держали коз, имели кур. Спасали нас от голода и наши огороды. И наверное, уже в то время не было не только голода, но и недоедания. Но по-настоящему накормиться, насытиться крестьянам, а к таковым можно было отнести и семьи учителей, медработников, почтовых работников, в значительной степени живущие также за счет своих подворий – тех же коровенок, кур, огородов, – мешали налоги.