class="p1">— Тебе еще многому придется научиться. — От облегчения и смеха слезы на глаза навернулись.

— Я самый неподготовленный отец на свете. Вместо девяти месяцев на раскачку мне сразу достался девятилетний ребенок. Как с места в карьер!

Я все еще не видела его губ, но глаза улыбались.

— Зато тебе не пришлось менять подгузники, смывать с себя детскую отрыжку и гулять с ним ночами по дому.

— Да... И наверстать не получится.

— Подозреваю, Тим ни за что не согласится повторить тот опыт. Даже ради самой дорогой игрушки. — На миг представив своего взрослого малыша с подгузником в руке, я смахнула с ресниц соленые капли. — Да и тебе это вряд ли будет интересно.

Вспомнила, как Славу выворачивало от одного лишь упоминания детских какашек и бутылочек с молоком.

— Мне будет. — Глаза напротив мгновенно стали серьезными. — Мне все интересно. И о Тимуре. И о тебе.

— Денис... — Я сглотнула.

— Тш... — Он снова коснулся моих губ. Но уже не обводил, а просто приложил палец, не позволяя ничего сказать. — Не нужно просить никаких отсрочек. Знаю, ты не доверяешь мне и боишься потерять сына. Пока я для тебя вынужденный союзник. И предатель в прошлом.

— Я... — вновь попыталась оправдаться.

— Не говори ничего, —снова прервал Денис. — В твоей спальне на столе документы. Те самые доказательства, которые я обещал. Думаю, поймешь всё сама.

Словно смогу увидеть их сквозь стену, я посмотрела в сторону спальни.

— Только прошу, — вновь заговорил он, — не читай сейчас. Это не самое лучшее чтиво на ночь.

— Ты совсем не умеешь себя рекламировать. — Стало не по себе.

— Запущенный случай, признаю. Но ты все же лучше отдохни или прогуляйся. Здесь хорошо. А бумаги откроешь завтра, и мы обо всем поговорим.

***

Денис был прав. Сколько его знала, он всегда давал правильные советы. В девятнадцать я в этом не сомневалась. Успела убедиться. А в двадцать девять почему-то забыла, не послушалась.

Так до позднего вечера и ходила вокруг спальни. Расспрашивала Тима о дорогой английской школе. Гуляла на улице. Краем уха слышала телефонные разговоры Дениса... о Вике.

Почему-то ее имя отзывалось болью за ребрами. В моем возрасте глупо было верить, что после двух ночей вместе мужчина изменит свою жизнь и откажется от планов. Куда мне со всеми проблемами до красивой женщины, с которой Денис прожил уже четыре месяца?

Мой рассказ о прошлом подарил Шахову сына. Но об отношениях с его матерью никто и не заикался.

Спас от смерти. Заботился. А дальше...

Дальше я не загадывала. Надеялась, что Денис не привезет свою невесту в этот дом. Запрещала себе думать о документах в спальне. Не верила, что они могут что-то изменить.

Но среди ночи сдалась.

Сон не шел. Несмотря на прохладу и свежий воздух, было то жарко, то неудобно, то слишком темно. А когда я устала лежать в кровати и поднялась, руки сами потянулись к картонной папке. Неприглядной, с надписью «Дело», как в каком-то государственном архиве.

Потом уже и не вспомнилось ни о сне, ни об отдыхе.

Вначале подумалось, что бумаги передо мной — какой-то розыгрыш или я перепутала папку. От растерянности даже отложила ее на пару минут. Проверила , есть ли на полочке что-то еще. Лишь не найдя других документов, продолжила чтение.

После стало не по себе. От сухих казенных слов ныли глаза, а от заголовков, казалось, на голове начали шевелиться волосы. Я узнавала даты, имена и фамилии. Видела, какая старая бумага передо мной. Копии, но того же возраста, что и оригиналы.

Однако сознание буксовало. Цеплялось за привычную правду. За обиду, злость, за разочарование. И только когда я дошла до листа с названием: «Приговор», в голове будто свет включили.

У нас с Денисом не было шанса пересечься в тот далекий день десять лет назад.

Ни единого! Ни на миг!

Когда я спешила к нему с чемоданом, он был уже в камере. Когда, заливаясь слезами, звонила из медицинского центра — его допрашивали и требовали, чтобы подписал признание. Когда почти девять месяцев каждый день я набирала любимый номер, Шахов не развлекался, не соблазнял других девчонок и не богател, раскручивая новый проект.

Все это время Денис сидел в тюрьме. И не за разбой. Не за хулиганство, в которое я еще могла бы поверить. За изнасилование.

От фамилии жертвы стало совсем плохо. Десять лет верила, что Денис изменил мне с Мариной, с ней улетел покорять Питер. Я ненавидела подругу за предательство. Не звонила, не писала ей. Не интересовалась жизнью.

Вычеркнула, будто мы и не были никогда знакомы. А в реальности Марина обвинила Дениса в изнасиловании. Ровно за день до нашего отъезда она написала заявление в полицию. И к вечеру, когда я устроила скандал в аэропорту, моя бывшая подруга вместе с двумя свидетелями давала показания.

Последний факт совсем выбил из колеи. Переносицу опалило. Руки задрожали. Приходилось насильно заставлять себя читать дальше. По строчкам. По абзацам. Маленькими дозами, чтобы можно было это переварить.

Я четко помнила нашу последнюю встречу. Улыбку Марины и вещи Дениса, которые она старательно складывала в стопки. Перед глазами плыли картинки со смятой постелью, упаковкой презервативов между футболками в чемодане, с билетами на самолет...

Как кадры кинофильма.

А ведь я чувствовала тогда: что-то не так! Ни ушам, ни глазам не верила. Вместо того чтобы развернуться и уйти, ждала Дениса.

Мозгу хватило доказательств измены, а сердце отстукивало: «Ложь! Нет! Невозможно!» Сердцу нужен был Денис. Но кто ж мог догадаться, что нас двоих обнесут высокими заборами из лжи?

Для Дениса своей. С фальшивой жертвой. Со свидетелями, фамилии которых я знала как свою собственную, потому что это были охранники бывшего мужа. И с моей беременностью от Мисюрова.

Для меня своей. С предательством и молчанием, которое день за днем вытравливало веру.

Глава 25

Елена

Нужно было все же послушаться Дениса — открыть папку утром. После завтрака и кофе. Утром даже самые плохие новости переносятся легче. Но сейчас жалеть было поздно.

Передо мной лежали протоколы допросов, приговор и еще с десяток казенных документов. Пожелтевшие листы с новой правдой. Горькой. Безжалостной. Такой непохожей на ту, к которой я привыкла.

От нее было больно. Физически! Прошлое рассыпалось как хрустальная ваза. Словно от острых осколков, внутри горел каждый