— Арчер оставил и электричество, и газ? — спросил он.

— Да. Подозреваю, что он собирается изводить меня как-нибудь иначе, — ответил папа. — А вот Торкиль все еще ласкает наш слух из чулана и телевизора. Хатауэй отозвал своих людей только на ночь.

«Кстати, о Хатауэе», — подумал Говард, а вслух спросил:

— Пап, где бы ты поселился, если бы жил в прошлом?

— В Атлантиде, — незамедлительно ответил папа. — О, я понимаю, о чем ты. Скорее всего, я выбрал бы антикварную лавку.

Утром в пятницу люди Хатауэя опять перебудили весь дом ни свет ни заря — они бурили глубокую канаву вдоль всего фасада. Громила застонал, стиснул подушку, привязанную на ночь к голове, и повернулся на другой бок, так что теперь его ножищи заполняли не только комнату Говарда, но и часть коридора. Фифи перепрыгнула через них и, весело напевая, сбежала по лестнице.

Похоже, что вчера Фифи вернулась поздно, но сегодня она была свежа, как майская роза. Когда Говард, шатаясь спросонья, выбрел к завтраку, Фифи бодро хлопотала у стола, оживленная и цветущая.

— Санта-Клаус, Санта-Клаус на санях летит, ждать недолго нам осталось, он уже в пути… — пела она.

В хорошем настроении Фифи всегда пела рождественские песенки.

— Ой, Фифи, хоть вы не начинайте, нам и Торкиля предостаточно! — заворчал сонный папа.

Громила вздохнул, да так тяжко, что из всех тарелок разлетелись кукурузные хлопья.

Когда Говард и Катастрофа собрались в школу, уже на пороге выяснилось, что выйти из дома можно только прыжком. Канава Хатауэя начиналась прямо у нижней ступеньки крыльца и шла вдоль всего дома, а шириной была футов семь, не меньше. Все люди Хатауэя залезли в канаву и возились там среди слоев асфальта и желтой грязи — только макушки касок и было видно.

Говарду было непонятно, как мама сумела выйти из дому. Сам он перепрыгнул через канаву, использовав для равновесия футляр со скрипкой. Катастрофе такой прыжок был не по силам. Громила подхватил ее под локотки и перенес на ту сторону. Только он один во всей округе мог перешагнуть канаву — у остальных ноги были коротки. Почтальон канаву тоже не преодолел, однако и не растерялся: позаимствовал у обитателей дома номер одиннадцать удочку, насадил на нее пачку писем и метнул через канаву на крыльцо в тот самый момент, когда Говард приземлился.

— Почта! — крикнул почтальон, сматывая удочку.

Папа вышел на крыльцо в халате.

— Говорят, дом англичанина — его крепость, — заявил он, перекрикивая грохот многочисленных отбойных молотков. — У нас теперь и доказательство имеется — крепостной ров!

Папа вернулся в дом, почтальон пошел отдавать удочку соседям, и тут один из рабочих в канаве поманил Говарда.

— Я вспомнил! — громко сказал он. — Хатауэй — это жена Шекспира, ее звали Анна Хатауэй.

— Спасибо! — крикнул Говард.

Вот досада! А он-то надеялся, что рабочий и правда знает, где искать Хатауэя.

Громила, как обычно, проводил Говарда и Катастрофу в школу. Шайка рыжего Хинда, караулившая их за углом Верхней Парковой, пустилась следом, но на очень, очень безопасном и почтительном расстоянии от Громилы. К восторгу Катастрофы, главарь шайки, сам Рыжик Хинд, щеголял внушительным синяком под глазом. Говарду совсем не понравилось, как злобно Хинд глянул на него и подбитым, и здоровым глазом. Ясное дело, Шик все еще за ними охотится, но у Рыжика теперь к Говарду персональный счет.

Однако мальчик решил об этом не беспокоиться. Весь день он всячески прикидывал, как и где искать Хатауэя. И твердо решил найти его. Или ее? Как знать, вдруг Хатауэй — еще одна сестрица из этого семейства, ведь оказались же Шик и Диллиан женщинами! Так или иначе, а похоже, без Хатауэя конца-края неприятностям не видать. Поскольку папа посылал слова именно ему, Хатауэй наверняка знает, как отвязаться от прочих членов своего семейства. Значит, надо сделать что? Найти его (или ее) и уговорить его (или ее). Вряд ли это будет просто, потому что уговаривание остальных шло со скрипом. С другой стороны, вспомнил Говард, он ведь пока даже не пытался вести себя мило и любезно хоть с кем-нибудь из семейки.

В большую перемену Говард, подгоняемый своими соображениями, пошел в школьную библиотеку, где старшеклассники собирали макет города. Здесь были и рисунки, и модели, и план, и разные экспозиции и рефераты по истории, очень тщательно составленные. Еще тщательнее были подобраны материалы по промышленности и архитектуре, особенно новой. Говард пересмотрел все. Его впервые заинтересовал этот проект. Кто-то даже нарисовал будущий новый корпус Политехнического колледжа. Корпус смахивал на египетский храм, и Говард, вспомнив Торкиля, хмыкнул.

Особенно внимательно он разглядывал план города. Район Вершины и западную часть наверняка окучивает Диллиан. Территория Торкиля начинается, скорее всего, у торгового центра и тянется на восток, к дискотеке, а заканчивается у собора. Арчер, судя по всему, владеет центром города — Главной улицей, Городским советом и Верхней Парковой. Собственно, получалось, что Арчер заграбастал себе большую часть центра, если не считать старинных улочек у собора, которые, видимо, оттяпали у него Торкиль и Шик. Если Шик окучивает все остальное к юго-востоку оттуда, то что остается Вентурусу? Территория Эрскина должна быть к востоку, потому что там мусоросжигательный завод. Получается, что у Вентуруса только новые жилые постройки на юге города. Правда, ему должны принадлежать еще и все школы и колледж. Канализационные трубы Эрскина и всякие кабели и газовые трубы Арчера оплетают весь город, как паутина. Они проникают повсюду, и выходит, что Хатауэю вообще ничего не остается!

Говард махнул рукой на эти рассуждения и решил поискать мусоросжигательный завод. Ага, вот он, в восточном углу карты, за надписью «Промзона». Кто у нас окучивает промышленность? Рядом со значком завода Говард заметил другой с подписью «Границы Старого замка». Нет, опять не то! Арчер ведь говорил, что так далеко из них семерых волен забираться только Эрскин. А потому, даже пожелай Хатауэй жить возле мусорного завода, у него бы не получилось там поселиться — слишком далеко от города. Говард перестал искать на окраинах и сосредоточился в пределах Старого города — они были четко обозначены на карте. Да, в центре, конечно, неразбериха, у каждого из семейки его доля территории наползает на чужую.

В пределах Старого города Говард отыскал контур, надписанный «Бывшие границы Старого аббатства». Аббатство захватывало часть парка, немножко колледжа, библиотеку, музей и собор. Но, к облегчению Говарда, границы аббатства не пересекались с владениями Шик — они кончались неподалеку от запутанных улочек Шикарного города.

Какое счастье, что больше не надо идти во владения Шик!

— Похоже, где-то здесь, — пробормотал Говард и, весьма довольный собой, поспешил на урок музыки.