Неожиданно среди царящего повсюду разгрома появилась явно старавшаяся поймать взгляд хозяйки молоденькая служанка.

— Госпожа, к тебе гость. Какой-то солдат.

Последнее она произнесла с очевидным пренебрежением.

— Просто солдат?

— Оптион.

— Катон?

— Он так назвался.

— Вот и хорошо. Есть повод отвлечься от этой мороки.

Слышавший это раб мысленно возблагодарил небеса.

— Проведи гостя в библиотеку. Я туда скоро приду. Скажи, чтобы ничем не смущался, да не забудь предложить ему выпить.

— Слушаюсь, госпожа.

— Я как раз вспоминала о тебе, — сказала Флавия, сменившая домашний халат на шелковую легкую столу.

Библиотека, как и большинство помещений в доме легата, имела систему внутристенного отопления, и Катон после уличного морозца наслаждался теплом.

— Тебе повезло, что эти дурни еще не добрались до книг. Присаживайся, не стесняйся.

Катон снова сел, а Флавия подошла к большому шкафу, на полках которого были разложены дюжины свитков. Задержавшись на миг, она любовно пробежалась по некоторым из них пальцами и обернулась.

— Бери все, что хочешь, или, во всяком случае, что сумеешь забрать. Вот «Филлипики». Напыщенно, но, местами, умно. Вот «Георгики», весьма благодатное чтение. А вот несколько работ поминавшегося тобой Тита Ливия. Стихи смотреть будешь?

— Да, моя госпожа.

Спустя час на кушетке возле Катона лежала внушительная горка свитков, а перед ним самим стояла разрывающая сердце задача — решить, какие из них забрать, а какие оставить, ибо его походный мешок был вовсе не безразмерным. Флавия, с интересом за ним наблюдавшая, улыбнулась.

— Ты ведь увлекся Лавинией, верно? — спросила она.

— Госпожа? — Катон как сидел, так и замер, не в силах пошевелиться.

— Я говорю о рабыне, какую купила сегодня.

— А… вы о ней?

— Ну да, о ней, а о ком же еще? Не хитри, мой Катон, мне хорошо известны повадки влюбленных. Вопрос в том, что у тебя на уме.

Катон не нашелся с ответом. Он обмирал от стыда, что его так легко раскусили, и сгорал от желания вновь заглянуть в зеленые, влажно мерцающие глаза.

— Впрочем, возможно, я и ошиблась, — поддразнила его Флавия. — Может быть, ты вовсе не хочешь увидеться с ней.

— Моя госпожа! Я… я…

— Я так и думала, — рассмеялась Флавия. — Честно говоря, в большинстве своем лица мужчин для нас, женщин, — открытая книга. Не переживай, мой Катон, я вовсе не собираюсь препятствовать вашей любви. Даже напротив, но девушке нужно дать время привыкнуть к новому месту. Ну а потом я посмотрю, как нам быть.

— Да, госпожа. Благодарю, госпожа.

— А теперь тебе лучше уйти. Мне бы очень хотелось поболтать с тобой дольше, но в доме слишком много работы. Поговорим в другой раз… думаю, скоро. И, может быть, Лавиния присоединится к нам, а?

— Да, госпожа. Я был бы рад.

— Ну хоть сейчас не соврал. Молодец.

Глядя на быстро шагающего по виа Претория юношу, Флавия улыбалась. «Славный мальчик, — думала она, — и такой простодушный. И… может сослужить ей хорошую службу, если с умом его направлять».

— И что все это за барахло? — с подозрением спросил Макрон, когда Катон вручил ему свитки, каждый из которых был аккуратно обернут и снабжен ярлычком.

— Главным образом, речи риториков и исторические сочинения.

— Никаких стишков, а?

— Никаких, командир. Только проза, но увлекательная, можно сказать, берущая за душу.

— За душу? Послушай, приятель. Я не воодушевляться собрался, а научиться читать. Насколько это возможно. Ты меня понял?

— Да, командир. Ты научишься, командир. Давай посмотрим, как ты справился с урочным заданием? Ты ведь, я думаю, не терял время зря?

Макрон полез под кровать и достал стопку скрепленных по две деревянных вощеных табличек. Катон внимательно просмотрел каждую пару. На левых створках красовались буквы римского алфавита, какие он вывел собственноручно, справа теснились их корявые копии, сделанные центурионом.

— Нелегко было писать на коленях, — пояснил, с тревогой глядя на педагога, Макрон. — Эти штуковины так и норовили куда-нибудь уползти.

— Вижу. Что ж, для начала неплохо. Ты сумел затвердить, как произносится каждая буква?

— Конечно, сумел.

— Тогда давай-ка пройдемся по ним, командир. А после попробуем составлять их в слова.

Макрон стиснул зубы.

— А мне, полагаешь, по силам этакая премудрость?

— Уверен, что да. Ты же сам все время твердишь, что умение приходит к солдату лишь с практикой. Так вот, с чтением точно так же. Будешь практиковаться, и сноровка придет.

Макрон, запинаясь, принялся перебирать алфавит, но Катон слушал центуриона вполуха. Перед мысленным взором юноши стояла Лавиния, и его сознание напрочь отказывалось воспринимать что-либо еще. Макрон все бубнил, потом с силой схлопнул таблички.

— Что с тобой, малый?

Катон вздрогнул:

— А? Ничего. Все хорошо, командир?

— Хрена лысого, хорошо, — буркнул центурион. — Даже мне иногда понятно, где я сбиваюсь. А ты знай сидишь да киваешь, словно цыпленок. О чем таком важном ты думаешь, а?

— Ни о чем, командир. Все пустое. Продолжим.

— Ни хрена не продолжим, пока ты не выложишь все.

Урок уже утомил Макрона, и он не прочь был прерваться, к тому же уклончивость паренька пробудила в нем любопытство.

— Давай, говори, и по-быстрому! — потребовал он.

— Ну, правда же, командир, — взмолился Катон. — Это… не важно.

— Важно или не важно, судить буду я. Говори. Это приказ. Я не допущу, чтобы мои люди ходили с потерянным видом, будто лунатики, я все равно докопаюсь до правды. Вы, сопляки, или задираетесь один к другому, или думаете о бабах. Я прав? Что у тебя? Первое или второе? Кто тебя задирает?

— Никто, командир.

— Это малость все проясняет, не так ли? — Макрон подмигнул. — И кто же она? Лучше, если не супруга легата. Или тут же пиши расписку, что в твоей смерти повинен лишь ты.

— Нет, командир! Это не она, командир! — воскликнул, совсем растерявшись, Катон.

— Тогда кто? — потребовал ответа Макрон.

— Одна… рабыня.

— И ты хочешь сойтись с ней поближе, так?

Катон уставился на него, поколебался, потом кивнул.

— Так в чем же загвоздка? Предложи ей несколько побрякушек, и дело в шляпе. Я не знал ни одной рабыни, какая не раздвигала бы ноги за цацки. Ну, говори, какова она из себя?