Когда от холода стучат зубы, а вино становится ледяным, я возвращаюсь в комнату, улыбаясь своим мыслям. Но стоит увидеть «состав отдыхающих», мое лицо каменеет. Потому что в пяти шагах стоит, сложив руки на груди и слегка покачиваясь… Пашка Соловьев. Самое паскудное, что он тоже видит меня, и взгляд его не сулит радости. Паша снова пьян, а как показала практика, это может плохо закончиться. Бывают непроходимо тупые люди. Кромешные идиоты. Вполне вероятно, что Паша Соловьев из такой породы. А иначе не знаю, как объяснить, что он после всего, что случилось между ним и Мирославом, пришел сюда. В квартиру Мира. Неужели снова на драку нарывается? Или знает, что Мирослава тут нет, потому приперся? Интрига.

Смотрю на него, опускаю взгляд на зажатый в руке стакан. Не ром, но тоже сойдет. Если Соловьев сунется ко мне, плесну в морду без раздумий. Но сунется ли? В комнату входят, из нее выходят. Играет музыка – что-то современное и жутко модное, – но никто не танцует. На вечеринке царит расслабленная атмосфера, и только взгляд Соловьева под кожу забирается. Неуютно. Холодно. Тяжело. Как-то так выходит, что мы остаемся с Пашей одни в комнате. Черт! «Оля же обещала, она клялась», – мысль бьется в голове испуганной птицей, и я злюсь. Честное слово, я прибью эту вертихвостку. Но, может быть, она не знала, что он придет? Вдруг он тоже, как и мы с ней, оказался здесь совершенно случайно?

Паша улыбается широко, смотрит на меня мутными глазами и громко икает. Выдерживаю ментальную атаку, фокусирую взгляд на Соловьеве, а позвоночник сковывает безотчетный страх. Я не должна его бояться! Это вечеринка, тут много людей, он ничего мне не сделает!

– Привет, Царева, – говорит и, покачнувшись, делает в мою сторону один широкий шаг.

Рядом с Пашей нет его привычной свиты – тех, кто вечно прикрывает его спину. Нет любимой Марго, на которую так удобно было вину валить. Нет прочих собутыльников, всегда готовых поорать за компанию. Соловьев выглядит… потерянным, что ли. Не знаю, вот смотрю на него, и нужного емкого слова подобрать не получается.

– Привет, Соловьев.

Я не злопамятная, но у меня отличная память. И из нее не стереть реакций на меня этого, в общем-то, мирного парня, стоит ему выпить. В этот раз алкоголь, вылитый в лицо, может не сработать.

– Я пойду? Позволишь? – я говорю спокойно, даже улыбаюсь. В этот раз мне не хочется скандалов, не нужны разборки, а уж тем более мордобой. После разговора с сестрой мне такой адреналин не нужен, и так на душе паршивее некуда.

Соловьев кивает, и я шустро семеню к выходу, но у самой двери он преграждает мне путь. С громким хлопком кладет руку на дверной косяк в нескольких сантиметрах от моего носа. Ойкаю, а Паша наклоняется ниже, и наши носы на мгновение соприкасаются. Меня отбрасывает в сторону будто от удара тока. Кляну себя за испуганный взгляд, за нервозность мою и изо всех сил надеюсь, что на лице нет отпечатка страха. Я его не боюсь! Он козел и сволочь, несдержанный идиот, которому идет ходить с разбитым носом, но я его не боюсь.

– Паша, ты снова пьян, – озвучиваю очевидное, стараясь, чтобы голос звучал ровно и спокойно. – Посиди, отдохни. Вздремни.

Указываю на стоящий у стены диван, на котором уже кто-то храпит, завернувшись в клетчатый плед. То ли девушка, то ли парень, а то и вовсе парочка, но места хватит еще для одного.

– Арина, давай спокойно поговорим?

Удивленно смотрю на Пашу, и уже он не кажется мне настолько пьяным, как подумалось вначале. В его глазах появляется ясность, а еще решимость. Он действительно нацелен на разговор со мной, только мне он не нужен ни под каким соусом. Я вообще уже плохо понимаю, что тут происходит и сто раз успела пожалеть, что пришла сюда.

– Прости, но разве мы уже не все обсудили? – хмыкаю по возможности надменно и даже бровь высокомерно завожу. – Пропусти меня, в конце концов.

– Пропущу, если согласишься выпить со мной и просто поболтать. Пива хочешь?

– Нет, не хочу. И вообще, Соловьев, что за странная настойчивость? Я не узнаю тебя в гриме.

Кажется, я теряю терпение. Из-за этого срывается голос, но я все еще пытаюсь держать себя в руках.

– Ну почему ты такая вредная? Извинения мои не приняла и вообще… на парах от меня шарахаешься.

– Я просто тебя игнорирую, – заявляю.

– Ты крутая, – огорошивает и как-то тоскливо вздыхает. – Честно, я на тебя раньше вообще внимания не обращал. Ты ж страшная! Но что-то в тебе есть, что…

Паше все-таки приходится убрать руку, когда в комнате появляется Юрка. Все еще без футболки, раскрасневшийся и взъерошенный. Даже думать не хочу, что этому способствовало. Вероятно, поцелуи с той девчонкой зашли дальше.

– О, а вы отлично смотритесь, – ухмыляется, а мне сквозь землю провалиться хочется.

Потому что мы с Соловьевым вообще никак не должны смотреться! Особенно в глазах лучшего друга и «сожителя» Мирослава. Нет, нет, ни за что. Воспользовавшись моментом, я отпихиваю в сторону Соловьева и ухожу в коридор. Бегу подальше, готовая сквозь землю провалиться. Одно понимаю: мне нужно уходить отсюда. Не хочу больше находиться рядом с Соловьевым – это не тот человек, с кем хотелось бы отдыхать в одной компании. Странный и неприятный тип, который не пойми, что хочет от меня. Пусть протрезвеет для начала, хватило с меня одной его пьяной выходки. С этими мыслями я хватаю пальто, иду в кухню, но Оли там нет. Ее вообще нигде нет. Пусть я немного зла на нее, но и оставлять одну здесь не хочется. Мало ли…

– Валер, где Оля?

Валера фокусирует на мне осоловелый взгляд и бормочет что-то неразборчивое. – Ясно, отдыхай.

Ставлю стакан в мойку, с тоской смотрю на бардак, который устроили парни. Пустые бутылки, грязные чашки, стаканы, бокалы – кажется, в доме вообще не осталось чистой посуды. Я сама терпеть не могу беспорядок, но еще больше его не любит Мирослав. Он же вернется, с его мамой что-то случилось… он вряд ли будет в состоянии спокойно на это смотреть. Черт! Может быть, остаться и помыть посуду? Плевать на Соловьева. Он мне никто, он просто придурок и я не должна жертвовать хоть чем-то из-за него. Мы, в конце концов, учимся вместе, мне все равно приходится его видеть. Успокаиваюсь. Перекладываю на другую руку пальто, ребята постепенно расходятся. Кто-то улыбается мне, другие делают вид, что меня не знают. Какая-то девчонка смотрит на меня с сочувствием и, пьяно икнув, заявляет, что застрелилась бы, будь у нее такое лицо.

– Я бы застрелилась, если бы такой тупой была, – заявляю, а она фыркает и уходит.

Ольга находится в подъезде: они с Сашей целуются, смеются и вообще ведут себя так, будто бы сто лет уже встречаются. Обжимаются, хихикают, находясь в своем волшебном мире. Неужели Ольга впервые решила не ограничиваться платонической любовью? Окликаю ее, но не срабатывает – Оля слишком увлечена, а мне становится неуютно. Словно в чужое счастье лезу. Смотрю назад, на все еще распахнутую дверь, подъезд осматриваю и все-таки возвращаюсь обратно в затихшее жилище. Бросаю пальто на опустевшую банкетку, прохожусь по комнатам, собирая грязную посуду. Напеваю под нос что-то прилипчивое, бессловесное, но ритмичное. Настроение несется вверх – мне нравится быть полезной.