С самого начала доктор понимал, что ситуация отвратительная. И разрешения вывести Птицыну в город он добился только для того, чтобы успокоить свою совесть – как-никак давал клятву Гиппократа. Только и в уезде, он это хорошо знал, ей мало чем могли помочь. Постарались бы, конечно, но ведь тамошняя больница для столь серьезных случаев не приспособлена, да и коллега Дмитрий Архипович – запойный пьяница. И все же доктор попытался спасти если уж не роженицу, так ребенка. Хотя и тот наверняка или мертвым родится, или скончается вскоре после появления на свет.

Возница, оглядываясь по сторонам, шептал:

– Господин медик, нам тут останавливаться нельзя, места здесь глухие, а народец лихой. Да и солнце сейчас зайдет, а в чаще и волки, и медведи, и лесной дьявол...

– Какой, к дьяволу, лесной дьявол? – возмутился доктор.

– Натуральный, вашбродь, – ответил возница. – Из плоти и крови, все тело в шерсти, когтищи, как у медведя, клыки, как у уссурийского тигра! Живет в лесу, людьми питается, посланец ада, так сказать.

– Да ты пьян, Севастьянов! – рыкнул доктор. – Где прячешь свои запасы, немедленно мне отдай!

Возница вытащил из-за рогожки початую бутылку самогонки и, крякнув, с уважением спросил:

– Тоже хотите приложиться? Самое время, потому что другого нам, бедным, не остается. Или разбойники прибьют, или хищники одолеют, или лесной дьявол с потрохами сожрет...

– Дурак ты, – буркнул доктор. – Полей мне на руки. Роды будем принимать. Эй, а где солдат? Сморило его, дрыхнет? Так разбудить, будет помогать!

Трое мужчин окружили Варвару, давно потерявшую сознание. Доктор вынул из саквояжа какой-то странный, косой нож и произнес непонятное:

– Ну-с, господа, приступим к резекции.

Минуту спустя молоденький солдат грохнулся в обморок, а возница блевал где-то в высокой траве. Доктор же, Поликарп Андреевич, сосредоточился только на одном – спасении человеческой жизни. Внезапно таежную тишину прорезал слабый крик младенца.

– Ну где ты, Севастьянов? – крикнул медик. – Нельзя же быть таким тонкокожим! В конце-то концов, работаешь на каторге, а не в институте благородных девиц!

– Так ведь не каждый день там бабам рожать приходится, а если и случается такое, им животы никто не вскрывает, – ответил дрожащим голосом возница.

– Чистые тряпки, живо! – распорядился Поликарп Андреевич. – И что ты на меня так смотришь? Давай, я же видел, ты вещички с собой прихватил. Наверняка спекулируешь! Вроде там и холсты были.

Возница нехотя повиновался. Перерезав пуповину, доктор осмотрел младенца и с уверенностью произнес:

– На редкость крепенькая девочка, так что за нее я не беспокоюсь. А вот за мать... Швы я наложил, однако женщину надо срочно доставить в больницу: Севастьянов, тормоши солдата, едем скорее!

И с этими словами он передал вознице попискивающий сверток. Тот с суеверным ужасом взял его и, взглянув в сморщенное бордовое лицо девочки, спросил:

– Господи, а жить-то она будет?

– Почему же нет, Севастьянов? – ответил доктор, вытирая руки о холст. – Однако о Птицыной сказать того же не берусь. Давай мне девочку. Гляди-ка, солдат все еще не очухался! Ну что же, где-то у меня был нашатырь.

Пять минут спустя повозка неслась в сторону Усть-Кремчужного. Ночь окутала Сибирь, и доктор знал – Птицыной очень повезет, если она застанет грядущий рассвет живой.

Но чуда не произошло, Варвара скончалась еще до того, как они прибыли в уездный город. В старенькой больнице, расположенной около величественного храма Пророка Ионы, их встретил коллега Поликарпа Андреевича – уездный медик Дмитрий Архипович, бывший, как всегда, навеселе. Он полез первым делом целоваться к прибывшему доктору, но тот, тряхнув его, строго сказал:

– Да вы опять подшофе...

– Так праздник же большой, – заплетающимся голосом ответил местный лекарь, – у моей достопочтенной супруги день рождения! Правда, был три дня назад, но все равно – гулять так гулять!

Оставалось только одно – констатировать факт кончины заключенной Варвары Птицыной, последовавшей по причине остановки сердечной деятельности вследствие огромной кровопотери.

– Герой, настоящий герой! – выкрикивал пьяноватым голосом Дмитрий Архипович. – Кох, Пирогов, Луи Пастер! Это войдет в анналы местной истории – принять тяжелейшие роды под открытым небом! И посредством кесарева! Эх, за такое надо выпить! И помянуть покойницу тоже следует, а то не по-христиански как-то получается, уважаемый Поликарп Андреевич!

– Лучше позаботьтесь о девочке, – заявил медик, расстроенный смертью Птицыной.

– Да видел я деваху, состояние прекрасное. Эй, Екатерина Клементьевна, займитесь ею!

Подоспела пожилая полная медицинская сестра, подхватившая пищащий сверток.

– А мы, уважаемый Поликарп Андреевич, пройдем в мой кабинет и отметим сей знаменательный инцидент! – провозгласил Дмитрий Архипович. И громким шепотом добавил: – У меня имеется преотличнейшая настойка на кедровых шишках, такого вы еще не пробовали. И, главное, чрезвычайно полезно для укрепления либидо!

И, хихикнув, он потянул за рукав доктора с каторги. Тот, вздохнув, прикрыл холстом лицо покойной Варвары, понимая: он сделал все, что было возможно в данной ситуации, и даже больше. Вот только девочку жалко – если даже и выживет, то что с ней будет? Впрочем, это не его епархия, и он не может нести ответственность за всех и вся. А лучше, действительно, принять предложение Дмитрия Архиповича и немного расслабиться за рюмкой настойки – здешний доктор знает великое множество анекдотов.

– Вот и отлично! – заявил Дмитрий Архипович, заметив колебания коллеги и увлекая его по темному коридору. – А переночуете у меня, жена будет вашему визиту только рада. У нас, не представляете, столько всего осталось после празднования дня рождения!

И Поликарп Андреевич, вздохнув, отправился вслед за хлебосольным коллегой: победить смерть никто не может, поэтому придется принимать волю Господа и не роптать на нее. Однако все же интересно – что будет с девочкой?

Назвали ее Варварой – якобы в честь матери, хотя в действительности писарь, собравшийся вносить имя новорожденной в метрику, на минуту задумался, а потом увидел, что вывел уже три буквы: «Вар...» Не оставалось ничего иного, как продолжить: имя – Варвара; отчество (как обычно для случаев, когда отец неизвестен) – Ивановна; фамилия (как у покойной ейной мамаши) – Птицына. Появилась на свет 18 июля 1917 года. Вот, собственно, и все.

Месяц спустя, в конце лета, метрика эта оказалась в руках суровой старухи... Хотя, собственно, какая она была старуха: и пятидесяти нет! Однако тяжелая работа, постоянные невзгоды да две смерти, обрушившиеся на нее в последнее время (умерли муж и младшая дочка), преждевременно состарили ее.

Ольга Трофимовна Птицына, мать покойной Варвары и бабка Варвары новорожденной, была единственной близкой родственницей девочки, изъявившей желание взять ее на воспитание. Ольга Трофимовна горевала о судьбе Варечки – младшую дочь она любила особенно, души в ней не чаяла и, когда узнала, что Варечку отдали под суд, обвиняя в убийстве, каждый день по три раза в церковь ходила, молилась, свечки ставила, у Николая Угодника выпрашивала снисхождения и защиты. Но все без толку: отправили любимую дочку на каторгу в Сибирь, а теперь такой вот подарок – внучка!