– Так ты полагаешь, что Балдинский и Сорокин все же одно лицо?… – недоверчиво уточнила Марго.

На вопрос Марго я так и не ответила – не знала, что отвечать.

***

Мне нужно было сейчас ехать в Ботанический сад на встречу с Кошкиным, но в ушах стояли слова Марго, что промахов мне больше допускать нельзя… Если под именем графа Курбатова действительно скрывается Сорокин, то не заподозрить меня после моего прокола в Березовом он не мог. Значит, станет проверять меня, возможно даже, что пустит за мной слежку. И если я сейчас приведу его прямиком к следователю Кошкину… это будет конец.

Но и не ехать в Ботанический сад нельзя – у Кошкина наверняка полно новостей.

И я решилась.

Выйдя из Столешникова переулка, я безо всякой цели, лишь для вида, прошлась по магазинам на Петровке; купила какую-то совершенно ужасную дешевую шляпку, чтобы только не уходить с пустыми руками. Пройдя еще немного, я вошла в недорогую торговую галерею, где, как я знала, в этот час множество покупателей самых разных сословий. Здесь невозможно было и повернуться свободно, а главное, галерея имела второй выход – на Большую Дмитровку.

Свернув за очередной поворот галереи, я весьма, как мне кажется, ловко, скинула с плеч бархатный палантин, встряхнула его, выворачивая изнаночной стороной контрастного цвета, и покрыла им голову и верх своего пальто. Приметную же шляпную коробку я безо всякого сожаления опустила в урну для мусора. Более того, я приметила в толпе одинокую пожилую даму и тотчас приблизилась к ней – назойливо завела разговор, то и дело касаясь ее руки. Наверное, я испугала бедную женщину, но так и не оставила ее в покое, пока не вышла на Дмитровку. Здесь, завидев извозчика, я тотчас села в двуколку и велела ехать.

Дай Бог, чтобы мои предостережения оказались напрасными. Однако если кто и следил за брюнеткой в синей шляпке, синем же пальто и с яркой розовой коробкой в руках, которая входила в галерею с Петровки – то на вышедшую из этой галереи даму, укутанную в малиновую накидку, без покупок, да еще и в компании другой дамы, внимания обратить не должны. Я на это надеялась, по крайней мере, так как опыта в «обрубании хвостов», как называл мой дядюшка уход от слежки, я не имела совсем.

Разумеется, Платон Алексеевич в процессе моей подготовки учил меня и азам слежки и тому, как скрыться от преследования – но многому ли научишься за три месяца? Главное, что я усвоила – и в том, и в другом случае важнее всего не выделяться из толпы. Открытых, просматриваемых издалека площадей следует избегать и не пренебрегать маскировкой. Даже такой элементарной, как яркая коробка в руках или покрытая накидкой голова.

Дядя учил и множеству других вещей: как создать толпу на улице, как двигаться и одеваться, чтобы казаться совсем неприметной, и как перебороть себя, чтобы легко вступить в беседу с совершенно незнакомыми людьми на улице. Последнее было едва ли не самым важным и давалось мне, учитывая мое воспитание в Смольном, довольно тяжело.

В последние недели перед моим отъездом в Москву, у нас с дядей не обходилась ни одна прогулка без практики en plein air [48]: Платон Алексеевич требовал, чтобы я заводила разговор с выбранным им наугад человеком. То это был мальчик-бродяжка; то важная купчиха, совершенно не настроенная разговаривать; то не вполне трезвый извозчик. А однажды вечером, в Александрийском театре, когда я рассчитывала просто посмотреть с дядюшкой новую пьесу Островского, тот заставил меня подойти и завязать разговор с хорошо одетым господином, подъехавшим в личном экипаже к дверям театра… Я сгорала со стыда, так что мне даже не пришлось выдавливать из себя слезы – они выступили сами, когда я изображала из себя разнесчастную гимназистку, потерявшую купленный на последние деньги билетик. Господин был очень добр и минуты три искал со мною несуществующий билетик, после чего купил мне новый.

Платон Алексеевич остался доволен.

***

Оранжереи в Ботаническом саду по-прежнему были закрыты, так что пришлось снова кормить белок. В этот раз и Степан Егорович запасся орехами и с большим энтузиазмом наблюдал, как хитрый зверек складирует добычу в дупле: хоть посетители приносят столько, что можно прокормить и армию белок, но инстинктов делать запасы, видимо, никуда не денешься.

Выглядел Кошкин, однако, озабоченным.

– У вас для меня неприятные новости? – не удержалась я.

– Да как вам сказать… во-первых, цифры, которые вы разглядели на револьвере, и впрямь оказались серийным номером. Удалось установить дату выпуска этого револьвера, и даже завод, где его изготовили.

– Так это же чудесно! – просияла я, поскольку мне самой не верилось, что цифры помогут хоть чем-то. Настроение моментально улучшилось. – И когда же его выпустили?

– В 1871 году, в январе. В Лондоне. Более того, этот револьвер из партии, которую заказали в качестве наградного оружия для отличившихся офицеров британской армии. Всего их было сделано чуть больше сотни и, благодаря нашим связям в Лондоне, у меня уже есть список этих награжденных офицеров.

Столь хороших новостей, право, я и не ждала – мне даже сделалось жарко от предчувствия скорого успеха. Вот только отчего Кошкин говорит это так угрюмо и все время сводит брови?

– И в чем подвох? – спросила тогда я.

– Так я ж говорю: в списке более сотни человек, кто из них получил револьвер, из которого убили Балдинского – неизвестно. В Генштабе уже сутки, как обрабатывают этот список, а результата нет не предвидится.

Я подумала немного и с прежней же бодростью в голосе продолжила:

– И все же вы слишком хмурым выглядите для человека, принесшего такие хорошие новости, ведь теперь точно известно, что убийство Балдинского совершено вовсе не из корысти, мести или любой другой личной причины. Оно политическое! Его застрелил человек, который состоял на службе у англичан и, более того, в 1871 году пребывал в Лондоне. И теперь даже ясно, почему он не бросил револьвер на месте убийства: опасался, что мы это все выясним.

– И что с того? – скептически хмыкнул Кошкин. – Мы лишь знаем теперь, что Сорокин и впрямь где-то здесь, в вашем ближайшем окружении… или был здесь, и вы знали его под фамилией Балдинский. Но вы же понимаете, что он получал этот револьвер в 1871, под каким угодно именем, но не под настоящим! А имен в списке более сотни, повторяю.

– Дайте мне этот список, он у вас с собой?

– Держите…

Хмурясь, я принялась читать столбец из английских фамилий и пыталась их запомнить, поскольку уносить этот список с собой я, разумеется, не собиралась.

– Напротив некоторых стоят красные галки – что это означает? – спросила я.

– Это в Генштабе отметили. Решили, что этим фамилиям нужно уделить особое внимание: одни уже не числятся в британской армии, другие вообще пропали из поля зрения. А одна из фамилий переводится как «сорока», поэтому ее тоже отметили.