Я помню, как сама закрывала крышку, я даже настояла на том, чтобы повернуть ручку, запирающую гроб. Ключ я положила в карман. Абсурд какой-то. Словно я собиралась когда-то прийти, выкопать ее и поговорить. Ключ сейчас лежал в шкатулке с драгоценностями в моей спальне, в миле отсюда.

– Мне нужно, чтобы ты сломал замок, – сказала я Кристиану. – Заставь его открыться.

Гроб издал тихий щелчок, и крышка немного сместилась.

Я стояла, такая же одеревеневшая, как чуть больше года назад, чувствуя, как холоден и тверд ее новый дом. Слезы ручьем лились из глаз.

Дрожащими руками я подняла верхнюю панель с вытравленным на ней рисунком. И должна была бы удивиться.

Но к тому времени я считала себя уже неспособной удивляться.

Внутри ничего не оказалось.

Я потеряла свою сестру.

Теперь я потеряла и ее тело тоже.

[32]

В «Честерс» я ввалилась в отвратительном настроении, оставив Кристиана сидеть в клубе Синатры с очередным виски в руке. Он отклонил мое приглашение присоединиться к нашему собранию. Сказал, что у него есть проблемы более срочные, чем судьба мира. Но он уверен, мы разберемся и без него, учитывая, насколько властным и повернутым на контроле был Риодан относительно всего, чем владел. И поскольку ублюдок верил, что владеет миром и тем, что в этом мире находится, и может играть с имеющимися «предметами», как с личным набором шахмат, то наверняка найдет способ исправить все к собственному удовольствию. Кристиан добавил, что теперь по крайней мере мы с ним в одной лодке, у нас пропали тела родственников и, возможно, мне стоит спросить Риодана о своей потере.

Я не знала, кто из нас больше злится, я или он. Но он определенно больше болтал по данному поводу.

Я проталкивалась сквозь толпу, впервые радуясь, что «Честерс» вне пределов морали и законности. И хотя в множестве глаз из толпы я заметила шок и немалую порцию страха, никто не пытался со мной пересечься.

О чем я почти сожалела.

Гроб моей сестры пуст.

Я знала наверняка, что похоронила ее.

Я знала наверняка, что это была она.

Я знала каждый дюйм своей сестры. Едва заметные растяжки на бедрах, которые она ненавидела, особенно когда надевала купальник, – после того как резко потеряла одиннадцать килограммов из-за мононуклеоза, а затем снова их набрала. Родимое пятно, такое же, как у меня. Забавная форма указательного пальца на ноге, который был длиннее большого. Ноготь на правой руке, который рос неправильно – ей прихлопнули палец дверью машины, после чего ноготь почернел и отвалился.

Я похоронила Алину.

Если нет, то во всей моей жизни больше нет ничего определенного.

Я влепила ладонь в стену у кабинета Риодана и ворвалась внутрь.

– Мисс Лейн, – сказал Бэрронс.

– Мне нужно с тобой поговорить, – рыкнула я. – Наедине. Сейчас.

Риодан сказал:

– Мы проводим собрание…

– Мне. На. Срать. – Я обратилась к Бэрронсу. – Сейчас. – И заставила себя добавить: – Пожалуйста.

Он вскочил на ноги раньше, чем это «пожалуйста» прозвучало. Я развернулась и вылетела обратно, вниз по лестнице, через клуб, все время ощущая его присутствие за мной. Остановилась только в коридоре, ведущем к крылу обслуживающего персонала, и резко обернулась к нему лицом.

– Ты знаешь, где здесь есть частная кладовка? – осведомилась я с ноткой истерии в голосе.

– Не уверен, что знаю разницу между частной и публичной кладовкой, мисс Лейн, – сухо ответил он.

– Место, где нет этих гребаных камер!

Он застыл неподвижно, прошелся по моему телу своим темным непроницаемым взглядом, и линия его рта изменилась.

– О, мисс Лейн, неужели вы вытащили меня оттуда, чтобы потрахаться?

– Можешь спорить на что угодно, что да.

– Черт возьми. Не знаю, что с тобой случилось…

– Я не хочу об этом говорить! Ты собираешься мне помочь или нет? – Я уже почти визжала.

– …но чертова женщина. Ты мне такой нравишься.

Он толкнул меня спиной к стене, открыл ладонью дверь, которую я даже не заметила, затолкал меня внутрь, развернул и влепил в стену, пинком закрывая дверь за нашими спинами.

Мои джинсы оказались внизу, а Бэрронс – во мне, с хриплым рычанием, и я была готова принять его, потому что я всегда готова принять его, а он вбивался глубоко и сильно, а я стояла прижатой к стене, с руками над головой, толкаясь задом ему навстречу. И это все, что мне требовалось, чтобы найти спасительную надежду, найти связь, остаться в своем уме.

***

Когда мы вернулись в кабинет Риодана, я чувствовала себя значительно лучше. Я снова обрела способность думать. Я уже не была сырым комком боли, замешательства и страха. Я разбила это все о крепкое тело Бэрронса. Я обрушила на него всю дикость, которую испытывала по отношению к себе и к миру. Я кусалась, дралась, трахалась – и очистилась.

Господи, как я его люблю.

Он отлично понимал, что именно я делаю. Ни слов. Ни обсуждений. Ни бессмысленных вопросов или предложений, ни банальных фраз по поводу того, что меня беспокоит.

Он оценил.

Я была болью и яростью.

Он предоставил мне свое тело как повязку для раны.

Я подозревала, что настанут времена, когда ему потребуется от меня то же самое, и пообещала себе в той чудесной, замечательной, отличной кладовке, что если когда-нибудь почувствую в нем то, что сама испытывала сегодня, отвечу на его потребность с той же готовностью и полнотой, с которой он ответил на мою.

Он брал и дарил, побуждал и возбуждал… и наконец утишил мою дикость. Секс чертовски хорошо исцеляет.

– Лучше? – сухо спросил Риодан, когда мы вернулись обратно.

Мои волосы растрепались. Ворот рубашки Бэрронса перекосился. А Риодан никогда не упускает деталей.

– Намного, спасибо. А тебе? – поинтересовалась я так же сухо.

– Не так хорошо, как вам, – пробормотал он, и взгляд серебряных глаз был холодным.

– Где Дэ… Джейда и Танцор? – спросила я, оглядываясь. Я чуяла запах, они совсем недавно были здесь. Мы, наверное, только что разминулись.

– Не вижу причин тратить их время только потому, что вы тратите мое.

Я изогнула бровь.

– И это значит?..

– Что он отправил их заниматься чем-то другим, потому что хочет поговорить с тобой без их присутствия, – пояснил Бэрронс.