– Никогда не поздно испытать что-то впервые! – радостно восклицает Эммануэль. – Таким вещам можно научиться. И сделать это очень легко. Стать лесбиянкой просто: нет необходимости такой рождаться! Сколько я ни наблюдала за девушками вокруг себя, они часто становились лесбиянками не сразу.

– Это ты их приобщала? – спросила Мари-Анн, удобно устроившись на подушках и листая журнал.

– Обращение к этой стороне сексуальности – дело случая. В принципе любой женщине в какой-то момент может захотеться заняться любовью с другой женщиной. Хотя бы из любопытства.

– Или из-за лени, – припечатала Мари-Анн. – Если рядом нет мужчины и лень его искать. Или если не хочется мастурбировать. Конечно, лучше делать это в четыре руки.

Эммануэль расхохоталась:

– Это какая-то монашеская психология! Идея в том, что женское тело само по себе желанно – не только для мужчин. Оно желанно для любого живого существа! Девушки, утверждающие, что они равнодушны к другим женщинам, не испытывают к ним ни малейшего влечения и при этом отказываются считать себя жертвами стереотипов, навязанных обществом, на самом деле – просто несчастные, пострадавшие от идей конформизма и бесконечного табуирования вопросов сексуальности. Таких женщин можно считать инвалидами, калеками с ампутированными чувствами.

– С ампутированной сексуальностью, – уточнила Мари-Анн.

– Они никогда не узнают, что такое любовь, ведь если не любить свою породу, как можно познать всю суть любви?

В это время принесли чай, и девушки сменили тему, но стоило Мари-Анн произнести фразу, в которой фигурировало слово «вкус», как Эммануэль вновь вскочила на своего любимого конька:

– Мы говорим и об эстетической стороне вопроса: чтобы не любить женщин, надо не иметь вкуса. Анна Мария провалилась бы на экзаменах в Художественную академию.

– Я ценю женскую красоту, только и всего. Я нормальный человек. А гомосексуализм, как вы его ни защищайте – это патология.

– Но не такая патология, как любовь к Святой Деве!

Анна Мария казалась рассерженной, но Эммануэль не придала этому значения, она продолжала:

– Неужели вы как художница предпочитаете держаться в рамках общепринятых норм поведения? Я думала, что цель искусства – раздвинуть границы, заданные обществом и природой.

– Да, но, раздвигая границы, я различаю божественное откровение и бесовщину.

– Ах, вот только не говорите мне, что вы и вправду верите в беса. По-моему, Бога вполне достаточно! Верьте в кого-нибудь одного, но не в обоих сразу!

Анна Мария не знает, что сказать. Эммануэль мечется между Лесбосом и вопросами теологии, это сбивает с толку.

– Бог с ним – с вашим Богом, – царственно соглашается Эммануэль. – Не двигайтесь.

Она убегает и через несколько минут возвращается с большой плоской книгой в роскошном переплете с геометрическими узорами красного, синего, желтого и черного цветов.

– Вот что об этом писал кое-кто, кого вы, должно быть, любите.

– Мондриан?

– Он самый: «Чистая красота равна тому, что в прошлом называлось божественностью».

Анна Мария молчит, состроив кислую мину. Эммануэль протягивает ей книгу. Мари-Анн спрашивает:

– Ведь вы любите Эммануэль не за красоту?

* * *

Однажды Эммануэль наткнулась на такую мысль Че Тао:

«Люди думают, что живопись и литература занимаются воспроизводством форм жизни. Но нет, кисть нужна для того, чтобы извлекать предметы из хаоса». На следующий день Эммануэль прочла другую мысль:

«Природа полна опасностей. Человек будет чувствовать себя в безопасности лишь тогда, когда построит искусственную вселенную»[35].

– Правда заключается в том, что человек все еще стыдится своих предков – животных, – сказала Эммануэль Анне Марии. – Чтобы забыть о своих корнях, человек вечно что-то выдумывает. Душу, Бога… Искусственное пространство, в котором Бога нет, это уже посильнее: именно этим вы занимаетесь, когда рисуете. Но пока это бирюльки.

Позже Эммануэль поясняет:

– Искусство сотворяет нечто, что неспособно пока продублировать природные творения. В день, когда мы научимся творить настоящую жизнь, перемещать звезды, мы больше не будем тратить время на бумагомарание!

И еще:

– Марио говорит, что законченное произведение искусства – мертвый след. Несчастные богачи, готовые выложить целое состояние за картину, не подозревают о том, как их облапошивают! Ведь в картине, которую человек покупает, уже нет искусства – искусство покидает полотно, как только художник складывает кисти в ящик. От мук творчества остается лишь мертвый продукт. Произведение искусства рождается и умирает мгновенно. Нет бессмертных шедевров, есть лишь минуты творчества, прекрасные и короткие. Искусство заключается в человеке, а не в предметах. Искусство в том, как я занимаюсь любовью, когда я занимаюсь любовью.

– Это наивное искусство!

– Искусство не может быть наивным. Любовь, конечно, может, но мы в силах вывести ее на нужный уровень.

– Значит, наивность – это плохо?

– Конечно! Наивность равна детскости. Ее противоположностью является эротизм.

– Тогда оставьте меня в моем детстве! Ваши адюльтеры, ваши сложные интимные связи, ваши женщины с мужскими членами, ваша чрезмерная откровенность, ваши обмены любовниками и любовницами – это для меня болезнь, а не любовь и не искусство.

– Если бы я считала свои поступки дурными, я бы перестала их совершать: главное не удовольствие, а гордость. Разумеется, есть дурные способы любить, точно так же как существуют наверняка и дурные молитвы, заставляющие вашего Бога страдать. Быть эротичным не значит поощрять постыдные мысли; все, что мы делаем втихаря, обычно уродливо. Но должна ли я стыдиться? И чего? Я никогда не делала ничего дурного. Философия эротизма заключается в том, чтобы наслаждаться наслаждением. А добродетель эротизма состоит в наслаждении, которое мы испытываем, доставляя наслаждение другим.

– Мы живем в разных мирах.

– А в таких ли разных? Если вы действительно думаете, что любовь – ошибка, вы, наверное, умнее Христа, ведь он, бедняга, всегда питал слабость к продажным женщинам, изменницам, грешникам и прочим гулякам. Разве Христос когда-нибудь говорил: не занимайтесь любовью, это очень плохо, все попадете в ад? Я прочла все четыре Евангелия и нигде не заметила, чтобы Иисус восхвалял целомудрие. Вы со своим воздержанием и девственностью меня просто смешите: я скорее попаду в рай, чем вы. На самом деле, я уже в раю, потому что рай там, где живут мужчины и женщины, ищущие правды, имеющие глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать… Я нашла рай здесь, на земле, и он заслуживает того, чтобы его открывали вновь и вновь. Любовь помогает мне познавать этот мир.