Становилось всё холоднее. Мертвенный синеватый свет, тропа возникает прямо перед ними и тотчас же исчезает за спинами. Ариша тяжело дышит, жалобно поскуливает Найда – даже ей жутко, обычно бесстрашной.

«Долго ещё?»

«Нет. Мне приходится держать эльфов занятыми, чтобы они не перехватили бы вас. Пока вы не доберётесь до меня, это в их власти».

«Смотри, можем и не успеть».

«Должны», – безапелляционно заявила Птица.

Позади Гриня снова начал чтото бормотать, всё взволнованнее и неразборчивее, потом начал дёргаться, словно кукла на ниточках.

«Борозда пытается открыть сюда дорогу через твоего сына. У неё ничего не получится».

Лемех утёр со лба пот. Стало совсем холодно, точно зимой, изо рта валил пар – и с тебя же градом льёт, словно дрова рубишь без устали, топором машешь.

«Скорее», – вдруг поторопила их Птица.

Да, отсюда дороги уже нет. Захочет она – и останутся Лемех с сыновьями и Найдой тут на веки вечные.

«Ещё быстрее!» – словно удар хлыста. Мороз начал обжигать щёки.

«Бегом!»

Ноги едва несли Лемеха, синеватый неживой свет и впрямь казался исходящим от Солнца Мёртвых, они шли и шли не через мир и не через подземелья, шли невесть какой дорогой, запретной для прочих смертных. Точнее, уже не шли, бежали, и Ариша едва волочил Гриню, голова младшего моталась из стороны в сторону тряпичным мячиком.

«Всё», – вдруг сказала Птица.

Лемех замер, тяжело дыша, в левом боку кололо.

– Что теперьто? А?

«Ломай!» – почти взвизгнула их провожатая.

– Что ломатьто? – недоумевая, Лемех развёл руками. Вокруг ничего, кроме всё того же света, сожравшего реальность.

«Прямо перед тобой. Ломай руками. Это просто иллюзия, но иначе тебе не справиться – ты же не маг».

Из ниоткуда в никуда, пронзая потоки синеватого света, прямо перед Лемехом тянулся толстый сук, дубовая ветвь с листьями. Живая ветвь, зелёная, даже чуть трепещущая под неощутимым ветерком, словно дул он гдето в совсем иных мирах.

«Ломай!» – крикнула Птица, и впервые мысли её прозвучали, словно голос, кроме её собственного, слышался там ещё целый хор, воющий, рычащий, храпящий. Ничего человеческого, ничего даже звериного в нём не было, а лишь голод, ненависть и предвкушение мести.

Ариша тоже понял. Поднял бледное лицо, бессильно взглянул на отца:

– Ббатюшка…

«Нет дороги назад! – отчаянно крикнула Птица. – Освобождай меня, скорее, пока они не вырвались сами! Вот тогда уж точно всему конец, и тебе, и эльфам, всему!»

– Ты обманула! – заорал Лемех, что есть силы врубая топор в незримую стену. Сталь зазвенела, оружие отлетело от несокрушимой преграды, едва не размозжив хуторянину череп.

«Я не обманула. Я умолчала, – сейчас в женском голосе Птицы слышалось самое настоящее рыдание. – Иначе ты бы не согласился. Никогда. Но мы можем победить! Можем, я клянусь! Своим создателем, великим Духом!»

Трудно сказать, что двигало в тот миг Лемехом. Может, тот ужас загнанного зверя, наполнявший каждый неслышимый другим звук в речах Птицы? То, что невозможно было подделать, где не мог обмануться бывалый наёмник – так не лгут.

Топор описал дугу и с размаха ударил по дубовой ветви. Полетели брызги тёмной коры, разруб забелел, словно обнажилась живая кость.

«Скорее! Сюда… прорываются… не… удержать…» – голос Птицы утонул в рёве и вое.

– Лемех! Стой! Ради всего святого, стой!

Голос Борозды. Спаситель превеликий, присносущий, как, откуда?!

Синеватый пузырь на миг раскрылся, и Лемех увидел тянущуюся далекодалеко сквозь неведомые крепи дорогу; дорогу, заканчивавшуюся на чёрном поле Ниггурула.

Магия ль была в том повинна, что ещё – но Лемех наяву видел бушующую на верхах бурю, поверхность Ниггурула вздымалась горбами, обсидиановые копья взмывали вверх, точно и впрямь норовя пронзить поднебесье, зачастую вырывая вместе с корнями деревьяхранителей. Высоко над землёй чёрный камень и зелёный лист, так и не разжав смертельных объятий, распадались пылью, равно поглощавшей оба цвета.

А Борозда уже была здесь. Бледная, в изорванной одежде, по щеке стекает кровь из рассечённой брови. Безоружная, с голыми руками, она бросилась прямо на Лемеха, так, что бывалый наёмник едва уклонился.

– Нет! Только не это!..

«Поздно…» – голос Птицы полнило отчаяние.

Синие стены вокруг пузыря расступались, и в осветившемся пространстве появилась совершеннейшая копия Ниггурула – только здесь не было деревьев, а чёрные зубья вдруг обрели гибкость, вытягиваясь и угрожающе нацеливаясь острыми вершинами в крошечную золотистую фигурку, что сломя голову бежала к застывшим Лемеху, Арише, Грине, Найде и Борозде.

За её плечами вился призрачный плащ, и в самом деле слагаясь в Тёмную Птицу, но не осталось и следа прежней истребительной мощи.

Страх, страх нёсся перед бегущей, а вовсе не жажда истребить всё и вся. Лемех ощутил это всем существом, нюхом, словно зверь, точно волк, защищающий щенков. Он, простой смертный, знал, что бегущее создание – не человек, хоть и похоже на человека, – сейчас слабее ребёнка. Оно может вновь обрести силу, но для этого…

Оттолкнуть повисшую на руке Борозду, размахнуться топором и ударить, без мыслей, чувств и паники. Просто срубить ветку, дать ей упасть, и…

Теперь уже можно было видеть женщину в золотом облегающем платье, в котором, казалось, и бежатьто невозможно. Она быстробыстро перебирала босыми ногами, плывя над самой поверхностью.

А за нею, стремительно глотая пространство, накатывалась не то волна, не то облако, не то скопище смерчей. Серая бурлящая, кипящая завеса, непроницаемая для глаз; её передняя кромка то и дело вспухала багряным, песочным, закатным. Пурпур и кровь, складывающиеся в невообразимые гротескные фигуры, чудовища, словно перетекающие одно в другое; здесь крыло, там пасть, тут лапы с когтями; возникала порой и человеческая фигура, вернее, похожая на человеческую – с бычьей головой и двумя парами рук на достойном сказочного великана торсе.

Все они возникали, вспыхивали ярко на тёмносером фоне и тонули вновь, словно голодное море не желало выпускать жертву. А может, и не жертву, может, они были его атакующим, наступающим авангардом; вправо и влево, насколько мог окинуть взгляд, живая завеса вздымалась, разворачиваясь, точно полы исполинского плаща. Это донельзя напоминало явленное Бороздой видение, видение Тёмной Птицы, несущей губительные молнии на изломах крыла. Здесь молний тоже хватало, они срывались с извивов серой волны, целясь в ускользающую золотую фигурку.

Ариша замер, уставившись на Лемеха, – кажется, парень не сомневался, что батяня непременно чтонибудь да придумает. Гриня сполз вниз, сидел, привалившись к коленям брата, и, склонив недоумённо голову, неотрывно глядел на подступающую смерть.