— Да, совсем не запомнила твоего лица. Извини.

— Ничего.

— Рассказывай, что случилось, Виталик?

— У меня? У меня все хорошо.

— Это первый признак. Ты же решил заняться йогой, это неспроста.

— А я всю жизнь карате занимался, теперь хочу попробовать что-нибудь другое, связанное с энергией.

— Одно непонятно, как это с охотой сочетается?

— Нормально. Убивать — естественный инстинкт. Но во всем нужны учителя, самые лучшие. По стрельбе у меня олимпийский чемпион, и так во всем. Выбираю самых знающих.

— Среди йогов ты чемпионов не найдешь.

— Ты понимаешь, о чем я. Например, я точно знаю, что левитация — не миф. Видел своим глазами.

— Это твоя цель?

— Моя цель — раскрыть собственные возможности. Еще побывать в местах сосредоточения мощной энергии. Например, на Аляске. Ты думаешь, чего мы с Америкой боролись, из-за земли? Нет, было бы слишком просто. — Она положила в рот последний кусок пирожного. — Может, пойдем отсюда?

— Куда?

— Прогуляемся. Туда, где я смогу к тебе прикоснуться.

— А с чего ты взял, что я тебе позволю? — Виталик пожал плечами. — Нет, не то чтобы я собираюсь ломаться и все такое. Просто я не чувствую никакого желания. Совсем не хочу, чтобы ты дотрагивался до меня.

— Это сейчас. Когда дотронусь, то захочешь еще, обещаю.

Она рассмеялась. Сама — отстранялась, а медовые глаза манили отблеском заснеженных вершин.

Он проводил ее до машины.

— А хочешь, я тебе дам хорошую музыку послушать?

— Да.

— Подожди. — Он быстро направился к черному джипу, через пару минут вернулся с диском Элвиса.

— Ладно. Спасибо.

— Опусти стекло.

— Что?

— Опусти стекло.

Секунда колебаний, и окно открыто. Пальцы правой руки поползли по ее затылку, сжали у корней мягкие волосы. Язык поплыл по ее нёбу. Пряный запах духов щекотал ноздри.

— Дай мне язычок. Вот так, расслабь. — Зубами он ощутил нечто мягкое и податливое, слегка прикусил. Затем губы — обхватил, сжал до капелек крови. Она отстранилась. Она молчала. В короткой тишине была дорога, длинная и неизведанная.

Ее машина скрылась за поворотом. Он закрыл глаза, вспоминая вкус, ощущение ее слизистой. Ему понравилось. Он удивился, насколько ему понравилось.

Он закончил дышать капалабхати и открыл глаза. Тая, застигнутая врасплох, не успела отвернуться, заливаясь румянцем смущения или возбуждения. Чуть полновата, напористая, лет десять назад он бы мог… Но сейчас… Ничто не вздрогнет, ему уже не восемнадцать, чтобы просто обыденный секс, да еще с глубоко неудовлетворенной женщиной. Это видно с первого взгляда, да еще глупая ухмылка, когда Витя предлагает в асане пошире раздвинуть ноги.

— Виталик, ты торопишься?

— Да, нужно лететь.

— Жаль. А в Кашмир собираешься?

— Да. Витя сказал о поездке, меня заинтересовало.

— Ну, отлично.

«Черт! И ты тоже?»

Он стоял на дороге. Движение перекрыли. Черноту неба разрывал золотой дождь салюта. Вокруг смеялись, пили и смеялись. Двенадцатое июня, но в принципе все равно, что отмечать. Непроизвольно дотронулся до повязки на шее. Опять огромный гнойник, снова вскрыли, теперь противное почесывание, стянутость. Он обернулся. Она шла навстречу сквозь летнюю ночь, в свете вспышек.

— Сегодня у тебя есть время?

— Да.

— Можем провести вместе ночь?

— Сомневаюсь.

— Ладно. Пойдем гулять.

Он сжал ее запястье, хрупкое, теплое.

— Я тебя запомнила.

— Серьезно?

— Да. Очень четко. Ты мне приснился. Правда, это был очень страшный сон. Мы с тобой стояли на плоту, под нами — черная вода, за нами — непроницаемый туман. На берегу был Витя. Он протягивал мне руку, чтобы я вернулась. Ты держал меня. Я колебалась. Плот качнулся, и я упала в воду, мгновенно сомкнувшуюся надо мной.

— Кстати, как ты и советовала, я собираюсь в Шринагар.

— Отлично.

Они шли и шли… Он сильнее прижимал ее к себе, обвивая тонкую талию. Со Сретенки на Рождественский бульвар, на Чистые пруды, свернули и пошли насквозь через дворы, звенящие темнотой.

— Не устала?

— Чуть-чуть.

— Давай посидим.

Виталик провел ладонью по зеленой скамейке на детской площадке. Ребята катались на карусели, от которой разносился протяжный скрип. Он положил ее ноги к себе на колени и начал тихо гладить. Наклонился и укусил в шею.

— Больно.

— Тебе же это нравится?

— Не всегда. Ты меня пугаешь.

— Пока нет. Но обещаю, тебе будет так страшно, что покажется — вот-вот сердце разорвется, потом короткая остановка дыхания и ни с чем не сравнимое удовольствие.

— Расскажи, что ты будешь делать.

Она провела по его руке до локтя, где вдруг ожил каждый шрам. Старые раны. Дерево в лесу, веревка и шесть дней без воды… Нет, с тобой ничего такого, моя девочка.

— Ты хочешь меня?

— И да… Но сомневаюсь… И пугает, как долго принимаю решение…

— Знаешь, все нужно делать только для себя. В конечном счете, лишь это имеет значение. Мы живем только для себя. У меня был друг, Олег. Мы были знакомы с самого детства. Он умер. И ничто в мире не изменилось. Ни для кого. Только номер его в телефоне стер. Вот и все. — Он поцеловал ее — мягко касаясь губ. — А мне, как ты думаешь, что мне нужно?

— Нежность. Не так, чтобы по головке погладили. В глобальном смысле. Ты подыхаешь от одиночества.

— А знаешь, наверное, ты права.

Два часа назад они приземлились в Дели и теперь ожидали вылета в Шринагар. Все двенадцать человек ходили кругами, пили минералку, снаружи врывались лоскутки дня — запахи куркумы и навоза. Тая, с подведенными глазами, пристально смотрела на Виталика.

— Витя, а сколько ты уже не был в Индии?

— Три года.

— Что так?

— Были причины. Виталик, давно хотел спросить, как ты попал ко мне?

— Аня мне сказала, чтобы пошел именно к тебе.

— Кто?!

— Аня. Неужели не помнишь ее?

Тая схватилась за живот, пытаясь справиться со спазмом тошноты. Ее вырвало прямо на брюки Виталика.

— Извини!

— Не переживай. — Он начал закатывать ткань, внезапно заметив, что ноги его покрылись гнойниками.