...

Через два месяца он снова писал Суцу:

...

Именно в это время Бонхёффер арендовал четыре гектара земли к северу от Берлина и построил там небольшой домик. Участок находился в Бизентале, домик был примитивный, из бревен и рубероида. Внутри находились три кровати, несколько стульев, стол и керосинка. На фотографии он позирует в этом убежище в духе Торо, принимая вполне романтическую позу – на ногах гетры, в зубах трубка. Он часто удалялся в это жилище отшельника, порой приглашал сюда студентов, порой – мальчишек из Веддинга. Как и берлинская квартира, этот дом был всегда открыт для них. Незадолго до конфирмации Бонхёффер спохватился, что у многих ребят нет ни приличного костюма для такой оказии, ни денег, чтобы его пошить, и купил рулон шерстяной ткани, из которого вышло по достаточно большому куску для каждого парня.

Заболевшего ученика Бонхёффер посещал в больнице дважды и трижды в неделю и молился с ним перед операцией. Врачи опасались, что придется отнять мальчику ногу, но, словно чудом, ногу удалось спасти, мальчик полностью оправился и явился на конфирмацию вместе со всеми остальными.

Конфирмация состоялась в воскресенье 13 марта 1932 года. В тот же день проходили и общенациональные выборы президента страны. Нацистские банды проносились по улицам на грузовиках с мегафонами, будоражили, запугивали. Месяцем ранее Гитлер был отстранен от участия в выборах, поскольку он родился и вырос в Австрии, однако тут же нашлась возможность обойти это препятствие, и фюрер все-таки выдвигался на должность президента. В Веддинге в то воскресенье тоже было шумно, но вся эта подогреваемая нацистами суета не помешала спокойному течению службы. Обращенная к детям проповедь звучала мягче, нежели большинство выступлений Бонхёффера в ту пору:

...

Он пригласил мальчиков прийти через два дня на службу и причаститься всем вместе. В следующее воскресенье наступила Пасха, и Бонхёффер с большой группой учеников уехал во Фридрихсбрунн. Кузен Ханс-Кристоф поехал вместе с ним, чтобы помочь присматривать за мальчиками. Родителям Бонхёффер писал:

...

* * *

Через пять месяцев Бонхёффер вернется во Фридрихсберг уже по другому поводу. Четыре поколения соберутся на девяностолетие Юлии Тафель Бонхёффер. Сыну Кристель и Ханса фон Донаньи Кристофу еще не исполнилось и двух лет, но по доброй семейной традиции он выучил и прочел стих в честь прабабушки:

Многие из собравшихся не были христианами, но все эти люди были воплощением тех ценностей, которые привели Дитриха к христианству в мире, шарахавшемся от христианства во все стороны – к голому материализму, к иррациональности национализма. Эти люди сохраняли культуру и приличия посреди варварского безумия. К пиетической ветви христианства, которая разлучила бы его с семьей и с «миром», Бонхёффер всегда относился скептически, а поскольку он оставался всегда частью своей семьи, родные во всей полноте видели его жизнь – жизнь христианского священника и богослова.

Не так-то просто быть богословом в семье, где отец – один из известнейших в мире врачей, а старший брат расщепляет атом вместе с Эйнштейном и Планком, но еще труднее было выйти за пределы богословия, которое проповедовал почтенный прадед Карл Август Хазе, и того, что проповедовал всеми уважаемый сосед по Грюневальду Альфред фон Гарнак, и пробиться к тому богословию, которое побуждало его говорить с университетскими студентами о любви к Иисусу и рассуждать о Боге с бедняками, ютящимися на съемных квартирках в Веддинге.

Семья Бонхёффера не могла не заметить перемену, произошедшую в младшем сыне с тех пор, как он отбыл из Берлина на Манхэттен, и эта перемена не казалась каким-то странным и неуклюжим заскоком, от которого молодой человек оправится, когда обретет большую зрелость и более широкие взгляды. Эта перемена не шла вразрез с тем, что было раньше, скорее, это было продолжение и углубление прежнего. Никогда Дитрих не совершал резких поворотов, которые смутили бы его близких, никогда не «евангелизировал» их с кондачка. Он, как и прежде, почитал родителей, с уважением относился ко всем членам семьи и глубоко дорожил теми ценностями и правилами, в которых был воспитан. Для него естественно было отказаться от «фраз» и потакания сантиментам любого вида и столь же естественно было его противостояние национал-социализму и всему, что он влек за собой. С такой верой, как и с верой его матери Паулы, затруднительно было бы спорить, хотя кое-кто из родственников, возможно, и хотел бы их просветить.

Несколько лет спустя, в 1936 году, Бонхёффер написал своему зятю Рюдигеру Шляйхеру, столь же либеральному в богословии, как сам Бонхёффер был консервативен, письмо, которое многое говорит об их отношениях: