Я отчаянно надеюсь с помощью логики развеять заблуждения Фреда Пинка; вдобавок меня распирает от нездорового любопытства – надо же, какой замысловатый психоз!

– А почему полиция Слейд-хаус не обыскала? Он ведь совсем рядом с тем местом, где исчезли Салли и Алан!

– Слейд-хаус полностью разрушен в сороковом году, прямым попаданием немецкой бомбы. После войны развалины расчистили, а по территории поместья проложили улицы Крэнбери-авеню и Вествуд-роуд.

На часах 8:59.

– И как же Салли в девяносто седьмом году туда заманили?

– Ее заманили в оризон Слейд-хауса. В копию. В театр теней. Для подготовки к хирургической операции, так сказать.

– А разве бомба не уничтожила тела Грэйеров в лакуне на чердаке?

– Понимаете, в лакуне всегда чуть позже одиннадцати вечера в субботу, двадцать седьмого октября тысяча девятьсот тридцать четвертого года. Тот самый миг, когда лакуна заработала. Стороннему наблюдателю показалось бы, что Грэйеры просто исчезли – вжжжухх! – как увиденное за окном поезда, несущегося со скоростью времени. Внутри лакуны время застыло навечно. Она гораздо надежнее самого глубокого ядерного бункера в Скалистых горах.

Старая карга Мэггс права – я действительно потакаю бредовым фантазиям несчастного старика. Мой мобильник снова вибрирует. Стрелка часов сдвигается к девяти. Мэггс внизу заходится резким смехом – звук напоминает пронзительные скрипичные запилы в сцене убийства в дýше из хичкоковского «Психоза»{43}.

– Должна признать, мистер Пинк, что ваша версия очень тщательно и подробно разработана, однако же…

– Чепуха все это, да?

Фред Пинк щелкает по пустому бокалу. Стекло звенит.

Я выключаю диктофон.

– Мистер Пинк, я в колдовство не верю.

Старик выдыхает – длинно, с тонким дребезжащим присвистом, будто выдавливает из легких весь воздух.

– Эх, жаль! Вы ведь журналистка… Я так надеялся, что вы в «Подзорной трубе» большую статью опубликуете, вроде как обличительную. Чтобы власти внимание обратили, глядишь, и зашевелились бы. – Он глядит в темное окно. – А какие доказательства вас убедят?

– Реальные доказательства, а не ваши личные убеждения под маской доказательств. Я на веру принять их не могу.

– А, вот как.

Он рассеянно разглядывает пожелтевшие от табака ногти в пятнах чернил. Хорошо, что он спокойно воспринял отказ.

– Доказательства. Вера. Такие вот слова, да?

– Простите, мистер Пинк, но я вам не верю. И поверить не могу, как бы мне ни хотелось. А сейчас мне пора. Меня дома ждут.

Он кивает:

– Ну, раз я вам обещал вызвать такси, значит вызову. Может, я и псих ненормальный, но слово держать умею. – Он встает. – Не волнуйтесь, я быстро. Вы пока проверьте, вам там сообщения прислали. Наверное, волнуются.

Все кончено. Внутри меня пустота. Эврил прислала шесть эсэмэсок.

Ты когда закончишь? Я тыквенный суп сварила

Суп перед сном – самое то. Читаю следующее.

Последний поезд в Лондон в 12:12. Ты на нем?

Эврил, как всегда, позаботилась узнать расписание электричек, но сообщение странное – ведь сейчас всего девять вечера. Наверное, она спрашивает, поеду ли я на нем, если задержусь.

Читаю третью эсэмэску.

Волнуюсь, звонки не проходят. Ты где?

В гостинице заночуешь? ПОЗВОНИ хЭ

В гостинице? Эврил волнуется редко. Зачем мне гостиница? И почему звонки не проходят, а эсэмэски я получаю? Может, что-то с сетью?

Следующая эсэмэска:

3 часа ночи. Эй бесстрашный репортер ты там как? ПОЗВОНИ. Я не сплю. Напоминаю у Лотты завтра свадьба

Три часа ночи? О чем она? Время на моем мобильнике 21:02, то же, что и на стенных часах. Эврил никогда не упивается вдрабадан и травку не курит. Перезваниваю ей, но на мобильнике высвечивается «СЕТЬ НЕДОСТУПНА». Отлично. Сообщения от Эврил я получила, а потом «Водафон» решил проапгрейдить сеть. Читаю пятую эсэмэску.

Фрея ты обиделась? Прости пжлст. Ничего не понимаю волнуюсь не сплю. Свадьба Лотты в полдень не знаю идти или в полицию звонить. Где ты? Даже если ты с кем-то СРОЧНО ПЕРЕЗВОНИ

Обычно Эврил розыгрышей не устраивает. Но если это не розыгрыш, то с ней что-то не так. Нервный срыв? «Даже если ты с кем-то…» Как это понимать? Мы – пара, друг другу не изменяем. И никогда не изменяли, с самого первого дня. Эврил это прекрасно знает. Во всяком случае, должна знать. Набираю номер Тома, нашего соседа. На мобильнике опять высвечивается «СЕТЬ НЕДОСТУПНА». А, на первом этаже должен быть телефон-автомат – в пабе «Лиса и гончие» интерьер с 1980-х годов не меняли. В крайнем случае обращусь к Мэггс, может, старая карга милостиво разрешит мне воспользоваться ее телефоном. За плату, разумеется.

Читаю последнее сообщение.

Предупредила Лотту что у тебя грипп и мы не придем. Ника и Берил не знают где ты. Полиция начнет поиски только через 48 часов.

ФРЕЙЯ СРОЧНО ПОЗВОНИ Я С УМА СХОЖУ!!!

Бредовые фантазии Фреда меня не волновали, а вот эсэмэска пугает до дрожи. Эврил обычно такая разумная и рассудительная, она успокаивает меня, если мне снятся кошмары, поддерживает и помогает, если меня заносит. Неужели она действительно сошла с ума? Пожалуй, это единственное объяснение происходящему. Сбегаю по лестнице на первый этаж…

…и вхожу в комнату на втором этаже, откуда только что вышла. Стою, задыхаясь и дрожа, будто меня бадьей ледяной воды окатили. Хватаюсь за дверной проем. Те же столы, те же стулья, то же темное ночное окно, та же эмалированная табличка с рекламой «Гиннеса» – лепрекон играет на скрипочке, тукан пляшет. Тот же второй этаж паба «Лиса и гончие». Я бежала вниз, а пришла наверх. Рассудок утверждает, что именно так оно и было. Рассудок настаивает, что этого быть не могло. На столе у окна все еще лежит диктофон, который я в панике забыла взять, – рядом с нетронутым стаканом томатного сока, пустыми пакетиками из-под кешью и бокалом, из которого Фред Пинк пил бренди. Лестничный пролет за спиной уходит вниз. Пол на первом этаже, выложенный жуткой плиткой, черно-белый, как шахматная доска. Звучит знакомая музыкальная заставка – по телевизору начинается передача «У меня для вас есть новости»{44}.