Как же выманить Шардика на открытую местность и одурманить до бесчувствия? Если она выберет неверный способ — сколько жизней будет потеряно понапрасну? Ранзея вернулась к девушкам, стоявшим кучкой поодаль и глядевшим в долину.

— Когда он ел в последний раз?

— Со вчерашнего утра никто не видел, чтобы он ел.

— Значит, сейчас он, скорее всего, ищет пищу в лесу. Тугинда и владыка Кельдерек велели одурманить его.

— Может, нам разыскать Шардика, госпожа, и оставить для него мясо или рыбу со спрятанным внутри тессиком? — спросила Нита.

— Владыка Кельдерек говорит, что он должен уснуть где-нибудь здесь, а не в чаще.

— Он вряд ли вернется сюда, госпожа, — сказала Нита, кивая в сторону дороги внизу.

У подножия склона уже загорались первые костры, и доносился шум, производимый множеством людей за работой: повелительные окрики и предупреждающие возгласы; звонкие удары молота о наковальню и гудение огня, раздуваемого мехами; визг пилы, дробный стук долота и киянки. Женщины видели Кельдерека, который переходил от одной группы к другой, обсуждая, советуясь, указывая рукой и кивая по ходу разговора. Пока они смотрели, Шельдра отошла от него и стала проворно подниматься по откосу к ним. Она преодолела подъем, даже не запыхавшись, и хранила, по обыкновению, бесстрастный вид, когда остановилась перед Ранзеей и поднесла ладонь ко лбу.

— Владыка Кельдерек спрашивает, далеко ли Шардик и что вам нужно для дела.

— Охотник-то у нас он. Неужто он думает, что Шардик останется рядом с этим грохотом и вонючим дымом?

— Владыка Кельдерек приказал отогнать наверх пару коз и привязать на опушке. Если вы не дадите владыке Шардику утолить голод в лесу, возможно, он спустится к ним, и тогда вы, госпожа, изыщете способ его усыпить.

— Скажи владыке Кельдереку так: все, что в человеческих силах, мы сделаем с божьей помощью. Зильфея, Нита, ступайте обратно в лагерь, принесите мне все запасы мяса, какие найдете, и весь тессик, что у нас остался, — и свежий, и сушеный. Да, и обязательно возьмите еще одно снадобье — тельтокарну.

— Но ведь тельтокарна только для наружного применения, госпожа, для наложения на раны. Она губительна, когда растворяется в крови.

— Без тебя знаю! — резко сказала Ранзея. — Но раз я велела принести тельтокарну, значит так надо. В деревянном ящичке с запечатанной крышкой хранятся шесть или семь желчных пузырей, набитых мхом. Смотри поосторожнее с ними: пузыри не должны порваться. Я пришлю одну из девушек, чтобы встретила тебя здесь и отвела туда, где мы будем находиться.

Долгие и опасные поиски Шардика, в ходе которых женщины неуклонно двигались на запад, продолжались до середины дня, и, когда наконец из-за деревьев выбежала Зильфея и сказала, что видела медведя у ручья поблизости, Ранзея уже еле держалась на ногах от усталости и нервного напряжения. Следом за девушкой она пробралась через миртовые заросли и вышла на солнечную поляну с высокой желтой травой, гудящей насекомыми. Зильфея указала на берег ручья.

Не обращая на них внимания, Шардик ловил рыбу: с плеском бродил в воде и время от времени стремительным ударом лапы выбрасывал на берег рыбину, которая прыгала и билась на камнях, пока он не придавливал ее и не съедал в два-три приема. У Ранзеи упало сердце: приблизиться к медведю у нее не хватит смелости. Девушки, конечно, подойдут к нему, если она прикажет. Ну а дальше что? Даже если им вдруг удастся отпугнуть Шардика от ручья — что потом? Как они заставят или побудят зверя повернуть обратно на восток?

Ранзея отступила назад и легла на живот между деревьями, подперев подбородок ладонями. Собравшиеся вокруг девушки ждали, когда она заговорит, но она все молчала. Тени двигались по земле у нее перед глазами; в уголках губ садились мошки. Жара стояла нещадная, но пожилая жрица словно не замечала палящего зноя. Каждые несколько минут она поднималась на ноги, смотрела на медведя, а потом снова ложилась на землю.

Наконец Шардик отошел от ручья и растянулся среди высоких кустов болиголова неподалеку от места, где лежала Ранзея. Она услышала треск полых стеблей и увидела, как содрогаются, клонятся и падают белые зонтичные соцветия, когда медведь перекатился с боку на бок. Опять установилась тишина, и Ранзея почувствовала, как теряет последние остатки решимости перед лицом невыполнимой задачи. Растерянная и изнуренная, она почти позавидовала своей погибшей подруге, теперь свободной от всякого бремени — от трудного служения на Ступенях, от постоянной усталости и непреходящего страха последних недель. Если бы прошлое можно было изменить… Ранзея часто предавалась таким фантазиям, но никогда ни с кем не делилась ими, даже с Антредой. Если бы она могла изменить прошлое, в какую его точку она вернулась бы? Перенеслась бы на месяц назад — в ту памятную ночь на берегу Квизо? На сей раз она не повела бы ночных гостей — вестников Шардика — вглубь острова, а сразу отправила бы обратно.

Темная ночь. Они с Антредой опять стоят на каменистом берегу в свете плоского зеленого фонаря и плещут посохами в мелкой воде.

— Плывите прочь! — кричит она в темноту. — Убирайтесь восвояси! И никогда впредь не возвращайтесь сюда! Я, именно я есть глас божий и послана к вам с таким повелением!

Антреда хватает ее за руку, но она отталкивает подругу. Их окружает безветренная, безлунная тьма, лишь далеко на западе тают в небе последние отблески света. Громадный черный зверь вырастает перед ней во мраке, ворочает опущенной головой, разевает пасть, обдает смрадным дыханием. Она властно смотрит ему в глаза. Как только они разойдутся каждый своим путем… ах, тогда она вместе с Антредой возвратится в свое отрочество и повернет течение своей жизни далеко в сторону от Квизо. Она поднимает руку и вновь собирается заговорить, но чудовищный медведь, мягко шлепая по камням мокрыми косматыми лапами, проходит мимо нее и скрывается в лесу.

В глаза ударил ослепительный свет, в уши ворвался бранчливый птичий гомон. Ранзея ошеломленно огляделась вокруг. Она стояла по колено в сухой темно-желтой траве. Солнце заволакивала тонкая облачная дымка; внезапно где-то далеко-далеко прокатился по краю неба долгий раскат грома. Какое-то насекомое ужалило ее в шею, и, когда она потрогала болезненный волдырь, на пальцах осталась кровь. Она была одна. Антреда умерла, а сама она стояла в угрюмом, иссушенном зноем лесу к югу от Тельтеарны. Ранзея наклонилась вперед, тяжело опираясь на посох, и слезы потекли по ее пыльному изможденному лицу.

Спустя несколько секунд она больно укусила себя за руку, с усилием выпрямилась и медленно посмотрела по сторонам. Нита опасливо выглянула из-за деревьев поодаль, потом приблизилась, недоверчиво уставившись на нее.

— Госпожа… что вы… медведь… что вы такое сделали? Вы целы? Погодите… обопритесь на меня. Я… ох и испугалась же я… прямо душа в пятки…

— Медведь? — промолвила Ранзея. — А где медведь?

Только сейчас она заметила рядом с собой широкую полосу примятой травы с отпечатками огромных Шардиковых лап на ней. Жрица нагнулась и почуяла свежий медвежий запах. Шардик явно прошел здесь совсем недавно — уже после того, как повалялся в зарослях болиголова, где она видела его в последний раз. Ничего не понимая, она поднесла руку к лицу и уже собиралась спросить Ниту, что здесь произошло, когда вдруг обнаружила еще одно прискорбное свидетельство своей телесной немощи. Слезы снова хлынули у нее из глаз — слезы стыда и унижения.