— А давай!

— Молока нет.

— Я тебе теленок, что ли? С молоком, — старик бухнулся на мой личный хозяйский стул.

Я вздохнул — обломал мне гость полный эффект присутствия и меланхоличные воспоминания о прошлом. Ну, и правильно, хрен тому старому Антону, а не воспоминания.

— Ну, ты куда пропал? — старик жадно всматривался в меня.

Обычно в игре при таком взгляде уже весь статус видно. Я усмехнулся — больно много лазаю в Патриаме в последнее время. Если бы не работа, вообще бы разучился общаться с людьми.

— Да я это, — отмахнулся я, — Ну, у подруги живу, в общем.

Как я и ожидал, взгляд старика наполнился смесью уважения с лихой молодецкой озабоченностью. Будто он за миг просмотрел всю нашу интимную жизнь.

— А, молодец, давно пора, — он улыбался, — А то я уж думал, всю жизнь в девках ходить будешь.

— Ну, спасибо, — усмехнулся я.

— Я в твое время, знаешь, сколько их у меня было? Каждый день по новой, я домой только отдыхать да пожрать заходил, а потом опять на гулянки.

Григорий Валерьевич слегка увлекся историями о своих похождениях, что я даже слегка покраснел в одном месте. Оказывается, даже мама тети Нади, соседки снизу, попала под каток Гришиной любви, и не один раз.

Блин, я ведь не обязан был знать такие подробности.

— А к тебе тут приходили, — вдруг сказал старик, — Ребятки борзые, не понравились мне. Они у тебя как-то были.

Новость резко выкинула меня из представлений, чего там Гриша по молодости творил в районе с прекрасной половиной человечества. Я обеспокоенно спросил:

— Да? А вы что?

— А что я скажу? Я ж даже не знаю, куда ты делся.

— И что спрашивали?

— Где ты, и где можешь быть, ну и все такое, — заулыбался Григорий Валерьевич, — Но ты не волнуйся, я тебя обхаял по полной. Ругался так, что они решили поскорее убраться. И дрель ты у меня забрал, и ножовку забрал…

— Так я ж не забирал, — растерянно сказал я, но наткнулся на взгляд старика, — А, все, понял. Просто не допетрил сразу…

— Я, наоборот, накинулся на них — где моя дрель, ножовка? Ну, ясно, ребятки то с гонором были, а тут сразу в штаны и припустили немножко. Ушли ни с чем, как говорится.

Сосед выпятил грудь, будто отстоял меня в неравном бою. Я благодарно улыбнулся.

— Спасибо, Григорий Валерьевич. Я как раз иду к участковому сегодня, показать на них.

— Да ладно? — старик вскочил со стула, — А они чего, того? Замешаны где?

— Друга моего стукнули по голове, в больнице лежал, — сказал я, а потом вкратце пересказал то, что мне рассказал Макс.

Поведал об общих их заслугах, как запугали бедных геймеров по всему городу. Судя по глазам соседа, он представил себе уже крупную международную группировку. Впрочем, он был недалек от истины.

— Да у них же яиц-то и нету, чего их бояться?

— Ну-у… — я пожал плечами, вспоминая того подкачанного кабана, который держал меня в вирткоконе.

— Ждешь здесь, я в парадное перекинусь, — старик бодрой рысью кинулся с кухни.

— Эй, я… Это…

Конечно, меня слушать никто не стал. Если уж Григорий Валерьевич считал себя важным свидетелем, то тут его только танком останавливать. Кракеном, например.

***

— А чего сразу не пришел? — подозрительные глаза участкового сверлили во мне дырку.

Мы с соседом сидели напротив него на стареньких стульях, сотрудник для важности весь обложился делами. Папки, файлы, толстые тома.

Я меня как-то сразу подмялось все внутри. Так-то я понимал, что ни в чем не виноват, но сидеть в кабинете полиции, и отвечать на вопросы. Сразу же вспоминаются тысячи слухов, что людей закрывали за куда меньшие провинности, чем слив вражеского клана.

Участковый давил меня лютым авторитетом, давая понять, что мое молчание — самое страшное преступление на Земле.

Тут за дело взялся Григорий Валерьевич. Он демонстративно провел пальцем по верхней папке, и на подушечке собралась заметная пыльная дуга. Первый залп, и прямо из корабельных орудий.

— А ты мое заявление по шумным соседям принял? — вставил свое слово мой сосед, — А тогда я приходил, что мне сказали?

Мой экзекутор отвлекся, его взгляд просканировал старичка с поднятым пыльным пальцем, и сменился на бюрократический режим.

— Ну, Валерий Григорьевич, мы же уже обсуждали это. Шуметь можно до одиннадцати вечера летом, я же…

— Было время уже три минуты двенадцатого!

И старик пошел в атаку, начал прессовать бедного служителя закона. Лампочки в подъезде пропали уже две, а «милиция наша» ни в какую. И подозрительный притон возле рюмочной они никак не разгонят. И ставят машины прямо на газон, а если пожар? А если газ рванет? Коллективное заявление уже три раза приносили, а где реакция?

— Полиция мы уже давно, не милиция, — вяло вставил участковый, но вызвал в ответ лишь новую атаку.

Тут я понял, что присутствие Григория Валерьевича — это просто вселенское благо. Я был благодарен — мой образ жизни и походы в полицию несовместимы.

— Ладно, Антон, — передо мной бухнулась папка, — Смотри фотографии. Это к чему, к делу Макса твоего?

— Так вы же должны были объединить, — подозрительно нагнулся вперед старик, — Замять хотите, да?

— Да объединили уже, — участковый даже слегка побелел, — Что вы вообще такое говорите? Какое там замять, все на ушах.

— Вот этот и этот, — я уверенно ткнул.

Своих рэкетиров я узнал сразу. Круглое кабанье лицо у одного и худое смазливое у второго. Глядя на них, меня посетили и неприятные воспоминания, и радость от скорого возмездия.

— Замечательно, — заулыбался участковый, — Соколики допрыгались, все на них тыкают.

— Ума нет, — заворчал старик, — Они бы хоть маску одели.

— Григорий Валерьевич, вы чему молодежь учите?

— А что? Вообще, такое дело, а они ходят как болваны — смотрите, я какой.

Я улыбался. В чем-то сосед был прав. Ребята слишком верили в сильную крышу, а сейчас их сверху никто не прикроет. Мстители больше не дойная корова, им бы клан восстановить, какие уж там соревнования.

— Ладно, спасибо, — папку захлопнули, — Данные свои оставь. И, это… Заявление писать будешь?

— А что писать-то? — растерянно спросил я.

— Как есть, так и пиши, — это уже сказал сосед, — Все до единого слова. Зря мы что ли дверь с тобой ковыряли?

Я усмехнулся. Одной страницей меньше осталось.

После участкового я, проводив Григория Валерьевича, отправился домой. Не к себе, естественно, а к Марине.