Несколько дней прошли как во сне. Его не допрашивали. Забрали личные вещи, ремень и шнурки и посадили в отдельную камеру. Своих друзей он уже больше не увидел и даже не догадывался, что их всех отпустили в первые же два часа после задержания, а он остался один, запертый в участке, подозреваемый в убийстве.

К нему не пришли ни адвокат, ни представитель из посольства. Маркас чувствовал себя мертвецом, шлаком. Он многое передумал за три дня, пытаясь понять, кто он есть в этой жизни? Не убийца — это то, что он знал о себе наверняка.

Рано потерявший мать, воспитанный авторитарным, грубым отцом, требовавшим от него неординарности, но вовсе не той неординарности, какую ему на деле предложил в итоге Маркас — кульбит с брошенным университетом и служба в армии, увлечение фанатским движением, теперь тюрьма в Голландии.

Он никогда не испытывал чувство голода и не нуждался в деньгах. Да и, в общем, не зависел уже от отца. Заработал и в армии, и дед оставил ему часть капиталов и земель. Но тоска Маркаса грызла все эти годы — неприкаянность, пустота царапала изнутри, как Макс, оставшийся у соседки по дому в Глазго.

Вспоминая о коте, Маркас чувствовал себя совершенно несчастным. Если посадят здесь в Голландии, он уже Макса не увидит. У кошек век короткий. А ближе дикого кота никого у Маркаса, по сути, не было.

Когда он дозревал потихоньку до осознания полной бессмысленности своего существования, появился незнакомец в его камере. Лощеный англичанин, красавчик с умными глазами и вычурным перстнем со странным белым камнем на одном из длинных музыкальных пальцев.

— Будем считать, что я ваш адвокат — мистер Трэмпл. Но можете называть меня Джек. Нам стоит познакомиться и даже подружиться.

— С какой радости? — угрюмо спросил Маркас. Его мышцы угрожающе перекатывались на руках и груди — он сидел в душной камере в одной майке и выглядел устрашающе с растрепанными грязными патлами и лихорадочным блеском в глазах, какой бывает у человека, находящегося либо на грани срыва, либо на краю безумия.

— Вы хотите выйти отсюда? — «адвокат» обвел взглядом крохотную камеру с унитазом за невысокой перегородкой и подвесной койкой у квадратика оконного проема. Это окно вовсе и не давало света, а словно бы, наоборот, вытягивало его из камеры. — Впрочем, что я? — сам на себя махнул рукой Джек. — Конечно, хотите. И без последствий, чтобы вашему отцу не пришлось краснеть в очередной раз за сына. Ему уже все поперек горла. Ваши выходки… Вы неутомимы и изобретательны, Маркас. Ваши бы усилия направить в созидательное русло. И потому я здесь.

— Вы из себя не стройте мессию! Говорите прямо, иначе я вовсе не стану с вами трепать языком, — грубо потребовал Маркас.

— Ну я бы на вашем месте не ерепенился, — не меняя интонацию, не поднимая голос ни на полтона, заметил Джек. — Подумайте, хотите ли вы в самом деле выйти? Если это чувство в вас сильно настолько, что вы согласитесь на все ради воплощения его в жизнь, тогда мы и поговорим, — Джек оттолкнулся от стены, которую подпирал в течение всего короткого разговора, и двинулся было к двери.

— У меня дежавю, — остановил его Маркас. — Мне ваши слова чертовски напоминают то, как меня обхаживали в армии, по-видимому, ваши коллеги. Я и тогда не собирался предавать родину, так и теперь не держу в планах.

— Значит, будете сидеть лет двадцать. По худшему сценарию. Никто вас не вытащит, и все апелляции отклонят — это я вам гарантирую. — Джек уже взялся за ручку двери. — И все же подумайте. Речь не идет о предательстве в вашем старомодном восприятии.

Он ушел, не дожидаясь реакции Маркаса. Оставшись один, шотландец схватился за голову — не от отчаяния, а от желания собрать мысли в кулак.

Ощущение дежавю сформировалось в уверенность, что это в самом деле повторилось — к нему снова подкатываются сисовцы. Но только теперь у него нет путей отхода. Когда полностью нарисовалась картина его перспектив в качестве агента МИ6, он захотел узнать детально, каких свершений от него ждут.

Маркас встретил следующий приход Джека с мрачным решительным видом. И Ричард Линли, завербовавший к тому времени не одного агента, скрывавшийся под псевдонимом Джек, понял, что Макгрегор готов к конструктивной беседе. Линли ожидал, что шотландский дворянчик будет истерить гораздо дольше. И то, что парень оказался собраннее и умнее, вызывало у Линли глухое раздражение. Однако он оставался приветливым и спокойно-доброжелательным.

— Я вижу, вы сегодня настроены пообщаться, — весело сказал он. — Представьте, и я тоже. — Он позволил себе сдержанно посмеяться, ровно столько, чтобы его смех не вызвал у собеседника ощущения, что «адвокат» заискивает. — Обсудим вашу линию защиты? — снова усмехнулся Линли. — Ваша задача — только подписать согласие. А дальше дело за нами. Вы выйдете в ближайшие несколько дней, как только мы уладим бумажную волокиту.

— Что я должен буду делать взамен?

— Просто жить, как жили. Ездить со своими сумасшедшими дружками на матчи, драться, но не забывать при этом, что не стоит рисковать своей жизнью, теперь она принадлежит Ее Величеству и Великобритании. Может, придется выполнять мелкие поручения, если команда Шотландии будет выезжать на международные турниры. А также писать кое-какие мелкие отчеты о друзьях вашего отца. — Линли увидел, как скривилось лицо Маркаса. — Ничего компрометирующего и сверхординарного. Простые характеристики на людей — что они любят, чем живут и дышат. Заметки на полях, так сказать. Для вас это пустяк, а нам любопытно.

— Допустим. А дальше? Что дальше? Что я буду с этого иметь? Может, стану сэром?

— Может, — кивнул Линли. — Однако вы получаете главное сейчас — свободу. Для вас было бы выгоднее согласиться на наши условия тогда, в армии. Вы бы находились теперь в более выгодной позиции.

— Да какая тут позиция? Выкрутили руки… Одного не пойму, чего я вам дался? — Он догадывался, что их привлекает его положение в обществе, вернее, Руэридха.

— Мы не интересуемся людьми заурядными. Нас впечатлили ваши показатели тестирования. Причем это касается всех тестов. Особенно нас прельстила устойчивость вашей психики и быстрота реакции, а также успехи в стрелковом деле.

— И где вы хотите, чтобы я их применял? — Маркас чувствовал себя польщенным, хотя понимал, что это очередной финт из обширного набора по охмурению наивных богатых дурачков из высшего общества, к коим Маркаса причислили, но он таковым не являлся.

— Пока это только планы. А на данном этапе нам необходимо, чтобы вы помирились с отцом и восстановились в университете. Окончили его.

— Не знал, что вы улаживаете семейные проблемы, — Маркас снял резинку с волос, огладил себя ладонями по голове и снова затянул в хвост свои сальные патлы. — Почем берете за услуги?

— Натурой расплатитесь, — отшутился Линли, осознавая, что с парнем все не будет беззаботной прогулкой. Выйдя из полицейского участка и вернувшись в Шотландию, он попробует соскочить и, возможно, пойдет на откровенность с отцом, чтобы задействовать его связи, дабы отпрыска оставили в покое. Это может возыметь нежелательное действие для Линли. Он ведь поручится за нового агента. Два-три таких неудачных ручательства — и на карьере можно ставить крест.