Ермилову не нравилась перспектива упрашивать Горюнова о помощи, но глодало любопытство, как он «реализовался» и нельзя ли с его реализации поиметь галочку и для их Департамента. Все-таки Ермилов причастен к успешному задержанию Хамеда.

Горюнов сам охотно откликнулся и наведался в дом-два. Поразглядывал добытую фотографию Макгрегора и заключил:

— А ты упертый тип, Ермилов.

— Ты выражаешься, как моя жена, — усмехнулся Олег. — Кого ты там прищучил в мое отсутствие?

— Подручных Хамеда. Двоих в сельской местности уничтожили под Владикавказом, одного в самом городе. Есть у меня человек в Сирии. Любопытный дядька. Жаль, нельзя вас познакомить. Хотя… — Петр мечтательно заложил руки за голову, откинулся на спинку стула, словно лежал на шезлонге и пялился на безоблачное небо. — Давай свою фотку и описание Макгрегора.

— А официальный запрос в СВР?

— Можешь и официальный. Так даже лучше, но и я лично кое-кого попрошу.

Его звали Котом даже близкие. Диким шотландским котом. Особенно после того как он года два назад подобрал на дороге пятинедельного котенка. Мать его то ли погибла, то ли котенок потерялся. Дикие кошки приносили по шесть-восемь котят. Этот был явно последышем. Слабый, еле стоящий на лапах, с уже желтыми, а не голубыми глазами, какие у них бывают первые недели. Его назвали Максом, отчасти из-за созвучия с именем хозяина…

Маркас ходил из комнаты в комнату своей квартиры в Глазго, собирая вещи и кидая в спортивную сумку. Он собирался съездить в Голландию вместе с болельщиками сборной, планируя оставить Макса соседке.

Было холодно. Здесь, как и в большинстве квартир в Шотландии, традиционно устанавливали батареи не у окон, а в коридоре и у центральных стен.

И Макс бродил по квартире в тоске, предчувствуя отъезд хозяина. Он-то привык шляться по окрестностям замка вместе с Маркасом. Воспринимал его как вожака их тандема. Бегал за ним как собачонка. А теперь тосковал безгранично. Скреб когтями стену у батареи, наверное, от скуки или искал там спрятанное от него живое солнце…

Разругавшись с отцом окончательно, Маркас уехал в город и слышать не хотел о будущей работе в правительстве. Тоска зеленая. И волосы он стричь не намеревался, желая походить на своих кумиров — болельщиков «Рейнджерс» конца семидесятых.

Макгрегор только отрастил волосы прежней длины, как до армии. Это была его инициатива пойти служить, после того как бросил юридический факультет университета. И такое решение слегка смягчило гнев отца. Он даже поспособствовал Маркасу попасть в шотландский гвардейский полк британской армии, в 1-й батальон, базирующийся в Каттерике в Северном Йоркшире.

Маркас с легкостью прошел отборочный и подготовительный курсы и стал красоваться в берете цвета хаки на сине-красной подкладке и с эмблемой шотландского полка. Он прыгал с парашютом, стрелял, бегал, и все это ему нравилось до тех пор, пока к нему не начали подкатывать странные люди в штатском. Его вызывали в штаб 2-й роты и там то один, то другой англичанин расспрашивали его о семье, об интересах, о причинах поступления на контрактную службу и причинах, почему бросил университет.

Маркас как-то сразу заподозрил неладное, отвечал односложно, не увлекаясь деталями своей биографии. Ему шепнули сослуживцы, что такие подходы делают обычно люди из разведки, и предостерегли от опрометчивых шагов. «Ты же не хочешь стать предателем своей родины?» — было сказано ему.

Он не хотел, особенно памятуя о клане Кэмпбеллов. Они продались англичанам еще в XVII веке и предали Макдональдов, у которых ели, пили, гостили, а потом перерезали всех, кто оказывал им внимание и чудеса гостеприимства. Шотландцы помнят. И до сих пор в Гленко, где произошла резня, в отелях и пабах висят таблички с предупреждением: «No Campbells».

«В конце концов, я не в рабстве», — решил Маркас и позвонил отцу, попросив сделать все, чтобы удалось безболезненно разорвать контракт.

Тогда Маркас еще терпимо общался с отцом, хотя Руэридх уже пытался потихоньку закручивать гайки в отношении своего отпрыска. Брошенный университет вызвал разочарование у Руэридха. А теперь и армия… Хотя в данном случае он в глубине души был даже доволен, что сын возвращается домой. Сам попросил о помощи, наверное, присмирел.

И в самом деле, сбежав из армии, Маркас либо сидел в своей комнате в замке или шлялся по горам и пустошам вместе с котом. Эта его пришибленность радовала родителя.

Маркас стрелял по тарелкам, то со свистом вылетавшим из машинки вверх, то катившимся по земле, имитируя улепетывающего зайца.

В такие моменты Макс садился позади хозяина, умывался лапами и снисходительно поглядывал из-под большой лапы за улетающими тарелками.

Затишье длилось недолго. Маркас стал все чаще уезжать из дома, отсутствовал по нескольку дней, отпустил волосы до плеч, стал одеваться как бандит из подворотни, обзавелся тяжелыми высокими ботинками, какие любят носить неформалы и нацисты.

Он долго скрывал от своих друзей из группировки болельщиков, что он Макгрегор.

Называл себя Джимми Мюррей в честь великого футболиста, и никто не задавал лишних вопросов, пока в журнале не напечатали его фотографию с отцом в кабинете Макгрегора-старшего в их родовом замке. Маркас с прилизанными волосами, собранными на затылке в хвостик (компромисс с отцом), в пиджаке и килте, сшитом их портным из родового тартана «охота». Он так ему шел. И прислуга охала и восторгалась молодым графом Макгрегором.

Впрочем, страшное не случилось. Парни из их группировки фанатов кормились из его рук, и никто не хотел отказываться от подачек графа, наплевав на идейные нестыковки. Ну не рабочий он! А пьет как докер из Абердина, дерется как самый отъявленный хулиган из рабочих районов Глазго с пивного завода «Scottish Courage». Хотя до того, как все вскрылось, Маркас пытался зондировать почву наводящими вопросами, как бы они приняли представителя шотландской элиты в своих рядах, и они утверждали, что скорее Клайд изменит направление течения своих вод, чем это произойдет. Однако произошло: приняли, смирились, более того, он у них стал одним из главных забойщиков, заводил. Дирижировал речевками, которые кричали на трибунах, подзуживал толпу, изрыгал ругательства в адрес команды соперников и их фанатов.

В Утрехте он и сам не мог понять, что произошло, когда вдруг на них на улице навалились какие-то громилы, экипированные не хуже шотландцев — битами, ножами и арматурой. А потом вдруг крик, вой, и хруст костей сменился гробовой тишиной. И все куда-то делись, а остались только несколько шотландцев около трупа синего незнакомца, напоминающего видом татуировку человека с синим носом, сделанную на спине Маркаса.

Тут же, пока никто не успел опомниться, налетела полиция. Скрутили шотландцев так, что сопротивляться не удалось, даже если бы они оборзели совсем. Но они растерялись.

Маркас обмяк и совсем не сопротивлялся. Все его существо вопило, что надо бежать, но умом он понимал — от неумолимой действительности, какая на него надвинулась, не убежишь так просто.