Просидели они у костра, чокаясь и разговаривая, почти до самого утра.

А утром, накоротке соснув в санях, Захар Евграфович поднял Данилу и коротко приказал:

— Забираем рыбу прямо с коробом и едем в Успенку.

И за рыбу, и за короб Захар Евграфович расплатился с мужичком, который вчерашние обещания, похоже, напрочь запамятовал и деньги принял, как должное, даже пересчитал их, а после долго еще смотрел вслед, приложив козырьком ладонь ко лбу, и, наверное, дивился своей собственной удачливости: это надо же, за столь малый срок так много фарта привалило!

А Захар Евграфович, словно израсходовав за вчерашний день до донышка свой пыл, сидел всю дорогу в санях задумчивый и молчаливый. Временами опять доставал карту, подолгу вглядывался в нее и, забывшись, даже шевелил губами, словно хотел что-то вышептать.

Данила с расспросами к нему не вязался, хотя спросить хотелось: а за каким лихом с полным возом рыбы они в Успенку едут? Торговать будут? Вот смеху-то… Может, для иной нужды рыба понадобится? Для какой? Не найдя ответа и не желая расспрашивать Захара Евграфовича: не баба же, чтобы по каждому случаю любопытствовать, — Данила соскочил с саней, пробежался рядом с ними, разминая ноги, и снова пожалел, что охота на зайцев пропала. А по такой погоде в самый раз бы отвести душу и срезать на бегу ушастого метким выстрелом. Да не судьба, видно.

Добрались до Успенки ночью, уже при луне и при ярком звездном небе.

— Данила, а на постой нас тесть твой пустит? — Захар Евграфович, словно проснувшись, повеселел. — или кобелей натравит? Может, нагрянем, постучимся?

— У него снегу зимой не выпросишь, а когда пернет, по двору с ведром бегает, чтобы вонь к соседу не улетела, — недовольно пробурчал Данила, — а на постой… На постой мы в другое место определимся.

И он направил коня прямиком к избе Митрофановны.

Старуха еще не спала, в окне теплился огонек, но долбиться в двери и рассказывать, кто к ней в гости пожаловал, пришлось долго, пока не лопнуло у Данилы терпение, и он крикнул во все горло:

— Митрофановна! Деньги тебе нужны?! Или мы дальше поедем?!

За дверью — будто проворная мышь зашуршала. Стукнул один засов, другой, и дверь открылась.

— А я тебя, Данюшка, не признала сразу. Слышу — голос вроде бы знакомый, а признать не могу, — елейным голоском запела Митрофановна, пропуская гостей в дом. — А это кто с тобой приехал-пожаловал, товарищ твой?

Данила, не отвечая, по-хозяйски прошел в дом, поставил в угол ружья и винтовку, помог раздеться Захару Евграфовичу и снова вышел на улицу, чтобы обиходить коней и занести мешки с припасами. Попутно притащил и высыпал на пол охапку крупных стерлядей:

— Вари уху, Митрофановна. Проголодались мы, весь день в дороге.

Понятливая старуха, успев разглядеть острыми глазками, что товарищ у Данилы — не в крапиве найденный, а человек состоятельный, мигом затопила печку, и скоро в большом чугуне у нее кипела уха, на столе появились соленья и варенья, поднятые из подполья, запыхтел самовар. Захар Евграфович только посмеивался, наблюдая за проворной старушкой. Митрофановна между тем, хозяйничая, осторожно пыталась вызнать: какая причина привела к ней гостей, по какой надобности Данила со своим товарищем в деревню пожаловали? Но Данила, как обычно, отмалчивался, а Захар Евграфович, делая вид, что ничего не понимает, продолжал посмеиваться.

Так Митрофановна, в великом расстройстве, и осталась в неведении.

А гости, лихо справившись с поздним ужином, сразу же повалились спать.

Утром поднялись поздно, при солнышке. Захар Евграфович сразу же заторопил Данилу:

— Поехали, поехали…

— Куда? — сладко зевая, спросил Данила.

— Да здесь, недалеко… — и Захар Евграфович неопределенно мотнул головой.

Лошадь велел запрячь в те сани, на которых стоял короб с рыбой.

Выехали из ворот. Митрофановна, не утерпев, выскочила на крыльцо — до зарезу требовалось ей знать: куда они направятся?

— Покажи, где твой тесть живет, хоть знать буду… — Захар Евграфович не успел договорить, а Данила, натянув вожжи, остановил коня и обернулся: это еще зачем?!

— Да просто глянуть хочу, в каких хоромах он проживает. Ты не бойся, Данила, если драться кинется — мы вдвоем отобьемся!

— Кто сказал, что я боюсь! Напугался! Было бы кого бояться! — Данила понужнул коня, и скоро они оказались возле глухого заплота, который отгораживал просторный двор Клочихиных от улицы.

Захар Евграфович легко соскочил с саней, поправил на голове шапку и постучал в калитку. В ответ ему грозным рыком отозвались злые клочихинские кобели. Затем стукнула дверь, по снегу проскрипели тяжелые хозяйские шаги, калитка сердито распахнулась, и вышагнул из нее сам Артемий Семеныч Клочихин. Сурово повел взглядом на незваных гостей и поправил полушубок, накинутый второпях на плечи, как будто примеривался скинуть его наземь одним движением — словно к бою изготавливался. А за спиной у него хрустели уже по снегу скорые шаги — Игнат с Никитой вывалились следом из калитки и встали справа и слева от тяти. Эти даже на плечи ничего не накинули — в рубахах выскочили. Данила, исподлобья глядя на Клочихиных, запоздало жалел, что ружья и винтовка остались в углу избы Митрофановны.

Один только Захар Евграфович ничему не удивлялся, не настораживался, а излучал благодушие. Сдернул с головы шапку, поклонился:

— Доброго тебе здоровья, хозяин!

Артемий Семеныч угрюмо молчал, прищурившись и притушив синий взгляд. Даже головой не кивнул. Сыновья его, переступив с ноги на ногу, чуть выдвинулись вперед и тоже набычились. Захар Евграфович шапку в руке держал, не надевая ее, и продолжал улыбаться:

— Должок за мной имеется, уважаемый хозяин. Когда ты у меня в гостях был, не отблагодарил тебя. Луканин я, Захар Евграфович. За француженку, которую доставил, — спасибо большущее. А что недоразумение случилось — извиняй великодушно. Вот и Данила жалеет, что так случилось. Прими от нас в подарок, хозяин, стерлядку свежую и денежек немножко, — он полез в карман, но деньги вытащить не успел.

Артемий Семеныч, головы не поворачивая и продолжая вприщур смотреть на гостей, скомандовал:

— Никита, отвяжи Лохматого с Карнаухим, да и отпусти, коли эти благодетели восвояси не уберутся.

Два кобеля, вставая на дыбки, мигом появились в проеме калитки; рвали короткие цепи из рук Никиты и заходились в злобном рыке, оскаливая крепкие, желтоватые клыки. В любой момент мог их спустить Никита, и порвали бы они гостей, как две тряпицы. Справиться с такими зверями — дело почти немыслимое. Конь и тот шарахнулся в оглоблях.

— Жаль, хозяин, жаль, а я надеялся, что подружимся. Ну, прощай! — Захар Евграфович улыбнулся еще напоследок и заскочил на задки саней.

Данила тронул коня, и они поехали. Вслед им злобно рычали, срываясь на хрип, Лохматый и Карнаухий.