Со стороны казалось, что внутри серого куба, как в железной шкатулке-ловушке, заперты громадные великаны. Закованные в стальные латы и вооруженные огромными молотами или палицами, они сцепились насмерть и наносят, как заведенные, нескончаемые удары, круша друг друга и все вокруг лестничные пролеты, перегородки комнатных и коридорных стен, потолочные перекрытия.

Узкий створ между «домом Гиммлера» и Кроль-оперой был сектором наступления штрафников. Но из-за плотного, а со стороны оперы – кинжального – огня попытка пройти на Королевскую площадь здесь, по открытому пространству, грозила смертью всему взводу. Тогда и родилась в мозгу Аникина идея попасть на Королевскую площадь, пройдя через «дом Гиммлера». Если хотя бы часть здания в руках штурмовой группы советских солдат, попробовать стоило.

На плане, который вчера майор Шибановский на совещании в КП штрафной роты демонстрировал своим подчиненным, здание МВД было изображено в виде четырехугольника, одна стена которого, нарушая равностороннюю симметрию, была слишком вытянута в сторону моста Мольтке.

Именно к ней, повернутой к Шпрее, одним концом смотрящей на мост, а второй – на Королевскую оперу, и притиснулись штрафники Аникина, спасаясь от перекрестного огня пулеметчиков с крыши «дома Гиммлера» и из Кроль-оперы. Теперь они поспешно забирались внутрь через оконные проемы и зияющие пробоины, проделанные, судя по размеру выломанных толстенных стен, 150– и 200-миллиметровыми «чемоданами» тяжелых гаубичных орудий и реактивными снарядами установок залпового огня.

Забравшись в разбитый снарядом оконный проем, Аникин попытался оглядеться, но сделать это было практически невозможно. Все пространство вокруг с едва проступающими стенами заполняла грязно-серая взвесь пыли и известки, перемешанная с дымом и запахом гари.

Над головой вверху гремели выстрелы – одиночные выстрелы, десятки очередей одновременно. То и дело звучно хлопали взрывы гранат, где-то раздавался грохот рушащихся конструкций. Сквозь этот хаос звуков то и дело прорывались отрывистые крики: слова команд, возгласы на русском и немецком языках. Вот стрельбу перекрыл истошный, нечеловеческий по тембру и пронзительности вопль, который тут же перешел в надсадный хрип, через секунду оборвавшийся.

Андрею на миг показалось, что он оказался в аду. Из дымных клубов преисподней прямо на него вдруг выскочил боец. Действительно, с перепугу его можно было принять за черта. Весь покрытый черными пятнами от пилотки до голенищ, с густо перепачканным копотью лицом, на бровях и в морщинах вокруг глаз глубоко въевшаяся серая пыль. И посреди этой черноты – ослепительно-белые, горящие каким-то неистребимым огнем белки глаз. Солдат стремительно подбежал к Андрею.

– Воды, браток… Христом Богом… Воды… – задыхаясь, выпалил он, отирая прожженным рукавом потную копоть со лба.

Выхватывая протянутую Аникиным флягу, он стремглав срывает с нее крышечку и жадно долго пьет, потом, словно с силой, прерывается и возвращает.

– На вот… тебе чуток оставил… – вытирая губы, так же скороговоркой говорит он.

Аникин говорит, чтобы пил еще, и боец, не удержавшись, опять прикладывается.

– Уф… браток… спасибо тебе… Жажда… Всех наших корежит. Ночка жаркая выдалась. Тут дышать нечем, в дыму и пыли всю ночь от этих гадов отбивались. И сверху лезут, и с улицы… Точно тараканы… Но ничего, продержались… Вы чьи будете?

– Штрафная рота… – коротко ответил Аникин.

– А мы стрелковые… – так же ободрившимся голосом отвечал боец.

Боец сообщает, что три этажа заняты нашими, бой идет за верхние три. Фашисты все полупьяные и дерутся, как смертники. Сдаваться никто не хочет. Все сплошь эсэсовцы.

Пока он впопыхах говорил, их окружили другие штрафники.

– Ну, ничего, мы этот бараний рог догнем… – говорит солдат и совсем уже весело сообщает, что ему надо наверх, к своим.

Аникин задерживает его и двумя словами перекидывается с Липатовым и остальными. Из собственных запасов тут же выделяются две фляги с водой для тех, кто бьется наверху.

– Спасибо, братишки! Сочтемся!.. – благодарно кричит боец в ответ и тут же исчезает в дыму и пыли.

В дыму и пыли, лавируя среди хаоса перевернутой мебели, штрафники продвигались по первому этажу. То и дело спотыкались о каменную щебенку и целые куски стен, разбросанные повсюду тумбочки, стулья, столы, валявшиеся тут и там трупы фашистов.

Стены, наплывавшие из дымной завесы, были сплошь иссечены пулями и осколками. Двигаться старались как можно быстрее, но все равно продвижение взвода замедляло то, что шли практически на ощупь, с трудом разбирая дорогу в череде коридоров и переплетавшихся друг с другом комнат.

Главное было не заблудиться в череде лабиринтов. В какой-то степени подспорьем в выборе направления движения являлся грохот немецкого зенитного орудия, выставленного на углу Королевской оперы. Ужасающий гул каждого выстрела немецкого орудия перекрывает даже треск выстрелов и взрывов гранат, который, не умолкая ни на минуту, доносится с верхних этажей. Тяжелая ухающая волна 88-миллиметрового калибра проникает внутрь здания и пронизывает насквозь, каждый раз врываясь с большей и большей силой.

– Сюда! Сюда!.. – доносится до Андрея спереди, из мутных потемок, голос кого-то из авангарда движения взвода.

Навстречу Аникину выныривает Капустин и, наталкиваясь на командира, тут же скороговоркой докладывает, что перед ними площадь. Он уверенно ведет Андрея и замыкающих по длинному коридору. По пути они ошибочно сворачивают в комнату без окон, скорее напоминающую подсобное помещение.

– Э, нет… не сюда, – вслух поправляет себя Капустин и спешно ведет дальше по коридору.

Наконец, и сам Аникин видит неяркое, но отчетливое просветление впереди. Он и другие бойцы входят в просторное помещение, напоминающее классную аудиторию. Столы все сплошь перевернуты, на полу среди бумаг валяются многочисленные пишущие машинки. Здесь тоже стоит пропахшая гарью пелена, сотканная из дыма и пыли, а за ней в оконных проемах жуткая, не похожая ни на что земное картина.

Впереди, метрах в четырехстах, пепельно-серый остов Рейхстага, со скелетом купола, полуразрушенными, дырявыми фасадными стенами и башнями по бокам. Все пространство до него – черная, выжженная поверхность. Земля обуглена, как будто каждый ее метр обработан огнеметом. Это так называемая Королевская плошадь. На карте майора Шибановского она обозначена зеленым цветом, подразумевающим многочисленные зеленые насаждения. Планируя наступление, обсуждались варианты использования кустарников и деревьев в качестве укрытия.

Теперь, глядя в обгрызенный осколками и пулями оконный проем, Андрей убеждается, что вся эта зелень осталась только на карте. В жизни площадь начисто лишена всякой растительной жизни. Взамен она сплошь изрыта воронками, усеяна подбитыми, перекореженными артиллерийскими установками, в том числе и самоходными «фердинандами», колесно-гусеничными бронетранспортерами.