ОТКРЫТИЕ, что почти миллиард японских кузнечиков, каждый величиной в дюйм, живет незамеченным в наших домах, меня несколько ошеломило. Нетрудно догадаться, что произошло. Представьте, что вы — обычный человек, не ученый — обнаруживаете в своем подвале подобную тварь. Наверняка вы решите, что уж ученые-то точно знают, что это такое. Если вы ученый, но не специалист-энтомолог, то в подобной ситуации вы скорее всего предположите, что энтомологи точно знают, что это такое. Если вы энтомолог и находите у себя дома такое насекомое, вы предполагаете, что специалисты по пещерным кузнечикам точно знают, что это такое. Но на деле сейчас в мире есть только два таких узких специалиста, и в их домах нет пещерных кузнечиков. Я задумался: правда ли это явление — представление, что знает кто-то другой, — больше связано с присутствием дома, чем где-то еще? Дом — это место, где мы стараемся держать под контролем все происходящее, место, где не должно быть никому не известных вещей. Если это верно, то здесь не только можно сделать немало удивительных открытий, но и узнать нечто новое, что напрямую затрагивает жизнь множества людей.

Как же проверить мою идею о феномене, который я назвал «синдромом дальнозоркого эколога»? Можно, например, просмотреть музейные коллекции насекомых и узнать, где были найдены представленные в них экземпляры. Когда я сделал это, оказалось, что экологи и в самом деле не очень склонны собирать насекомых в плотно заселенных людьми местах. Если они все же делают это, то их внимание в основном ограничено небольшим числом конкретных видов. Например, почти все энтомологические коллекции на Манхэттене за последние два десятилетия — из Центрального парка, и представлены в них в основном медоносные пчелы, тли и почвенные клещи. Впрочем, это могло объясняться бедностью фауны в самых заселенных местах Манхэттена. Однажды я имел возможность обсудить это с Мишель Траутвейн и ее мужем Ари Лита, пригласившими нас с женой к себе на ужин. Это мои близкие друзья, а Мишель, кроме того, — одна из ведущих мировых экспертов по эволюции мух. Это было как раз тогда, когда мы начали разбираться с историей пещерных кузнечиков. Мы с Мишель размышляли о том, какие виды членистоногих можно найти в домах Нью-Йорка или Роли, если хорошенько их обследовать. Не выпуская из рук своих бокалов, мы переходили от одного подоконника к другому в поисках насекомых. Мы увидели несколько различных пауков, немного высохших мух и даже пару видов жуков. Ни я, ни она не знали, что это за виды, но думали, что кто-то другой должен это знать. Похоже, что мы тоже подвержены синдрому дальнозоркого эколога! Конечно, при желании мы могли бы определить всех найденных животных. А еще лучше было бы обследовать сразу несколько домов в поисках скрывающихся в них членистоногих. Мы предполагали, что их окажется немало, возможно сотни видов. В этот поздний час насекомые стали для нас прекрасным поводом задуматься о величии мироздания и о перспективах нового исследовательского проекта. Время для этого было самое подходящее: Мишель как раз начинала собственную программу исследований в Музее естествознания Северной Каролины, в рамках которой можно было бы обследовать фауну членистоногих жилых домов и определить, какие виды в ней представлены. Мы подняли бокалы за здоровье насекомых и вернулись за стол к нашим «половинам» продолжать разговор о судьбах мира.

Далеко не всякая идея, которая кажется гениальной за вечерней выпивкой, сохраняет свое очарование наутро. Тем не менее на следующий день мы не остыли, однако возникли некоторые проблемы. Начать с того, что все энтомологи, которых мы посвятили в нашу затею, нашли ее скучной. Студенты, которых мы пытались привлечь в помощники, как правило, отказывались; куда интереснее на их вкус было поехать в тропические леса. Один мой друг заметил, что если мне так хочется отыскать несколько новых видов, то проще отправиться в джунгли и собрать насекомых с первого попавшегося бревна. «Старик, не трать свое время на подоконники и кухни, махнем лучше опять в Боливию!» В минуты, когда нами владело оптимистическое настроение, мы с Мишель думали, что все они ошибаются. Но порой нас тоже грызли сомнения. Возможно, пещерные кузнечики — всего лишь странное исключение. Но, несмотря ни на что, мы продолжали двигаться вперед.

Одна из потенциальных сложностей, связанных с нашей задачей, состояла в идентификации видов, которые мы будем собирать. Я мог распознавать муравьев. Мишель, как специалист по мухам (сейчас она курирует коллекцию этих насекомых в Калифорнийской Академии наук), могла установить разновидность мух. Но остальное было невозможно без помощи соответствующих специалистов. Сколько же всего их понадобится? На тот случай, если нам попадется вид, который сложно определить, мы пригласили Мэтта Бертона. Мэтт — энтомолог из энтомологов, необычайно талантлив в идентификации насекомых и делает это с большим удовольствием при условии, что может никуда не торопиться и следовать собственному графику. Он согласился с нашим планом, не преминув заметить, что ничего особенного мы не найдем. По мере того как наш проект приобретал конкретные очертания, в команду вливались новые люди, каждый со своей научной специализацией и навыками. Поскольку нам не удалось привлечь волонтеров, участники проекта получали деньги, за то что ходили из дома в дом, ловили, считали, рассортировывали и идентифицировали различных букашек. Я не был уверен, что эти усилия полностью оправданны. Возможно, мы переоценили значимость своего проекта. Сколько видов вообще мы могли бы найти в домах? Однажды мне приснился сон, в котором мы обследовали десяток домов, но нашли в них только шесть тараканьих ножек, домашнего богомола и гигантскую вошь размером с кролика, которую так и не удалось поймать. Это был странный сон, не предвещавший ничего хорошего.

Наша команда заявлялась в дома, увешанная разнообразными приспособлениями для собирания насекомых. Морилки. Сачки. Блокноты. Эксгаустеры. Ручные лупы. Портативный микроскоп. Фотокамеры. Все это напоминало своего рода энтомологический цирк, не хватало только шпагоглотателя и циркового оркестра для настроения[168]. Если бы мы преуспели в поисках интересных видов, этот парад людей и приборов стал бы прекрасным началом. Само собой, в противном случае, это выглядело бы глупо и помпезно.

В это время я вместе со своей семьей находился в Дании, пытаясь убедить Датский музей естествознания провести аналогичное обследование домов в этой стране. У меня ничего не вышло: все считали, что мы ничего не найдем. Возможно, в отместку за мое отсутствие в Роли коллеги решили начать программу обследований именно с моего дома. Мэтт, Мишель и остальные с трудом преодолели ступени на моем крыльце. После этого им предстояло обойти еще 49 домов в Роли, а потом и другие, в разных уголках мира.