Йен положил руку между ее стройными ногами и объяснил, что надо делать. Глаза ее от изумления расширились, и она, помотав головой, пролепетала:

— Я не могу, не хочу, это неправильно.

— Ничего неправильного в этом нет, — сказал Йен, убирая руку и прижимая к лону жены ее собственную руку. — Как будто это я тебя ласкаю. — Он осторожно передвинул ее пальчики в нужное место. — А я буду думать о тебе.

Маргарет выглядела заинтригованной.

— Ты серьезно?

Он кивнул.

— О, Мэгги, я сойду с ума, представляя, как ты трогаешь себя. Прошу тебя, позволь мне посмотреть. Чтобы я об этом вспоминал.

Маргарет несколько секунд взирала на мужа в полном недоумении.

— Но я не знаю, что именно надо делать…

— Только то, что тебе приятно. Закрой глаза.

Она подчинилась, и Йен едва сдержал стон, глядя на неуверенные движения ее тонких пальчиков. Он не сразу осознал, что ласкает свой фаллос, а лишь в тот момент, когда жена неожиданно открыла глаза и увидела, чем он занят.

— Вот так, дорогая. А теперь немного быстрее и сильнее. — Йен тоже сильнее сжал фаллос и стал двигать рукой еще быстрее. — Видишь, что ты со мной делаешь?

Он был вознагражден хриплым стоном Маргарет. Она снова закрыла глаза, когда на нее накатила тяжелая чувственная волна. Йен же остро чувствовал эротичность момента. Он понимал, что дал юной женщине власть познать себя и доставить себе наслаждение.

— Закрыв глаза, вспоминай, как я целовал тебя там, вспоминай, как мой язык скользил внутри тебя. — Тело Маргарет напряглось, а муж продолжал: — Представляй себе мою руку на твоей роскошной груди. — Йен застонал, глядя, как жена сжала свою грудь. — А теперь ущипни свой сосок, милая. О да, именно так. — Он почувствовал, что больше не в силах сдерживаться. — О, Мэгги!.. — воскликнул он, содрогнувшись всем телом.

Они достигли пика одновременно. И тела их одновременно содрогнулись в судорогах страсти, а мир вокруг них словно взорвался, наполнившись яркими цветными вспышками.

Когда все кончилось, Йен обнял любимую и лежал рядом с ней, пока солнечный свет, лившийся в окно, не стал меркнуть. Тогда он встал и начал одеваться.

Маргарет перекатилась на бок и завернулась в простыню, наблюдая за супругом. Она молчала. Слов не было. Да они и не требовались. В ее глазах застыли тоска и отчаяние.

Когда Йен закончил одеваться, чувство вины охватило его с новой силой. Ему казалось, что на его плечах лежит тяжеленный камень. Проклятье! Ну почему это так чертовски тяжело? Почему у них совсем не осталось времени?

Он наклонился, чтобы еще раз поцеловать жену. Она обняла его и прижала к себе крепко‑крепко. Ему даже показалось, что она не захочет его отпустить. Но она все же отпустила.

Йен осторожно утер пальцем одинокую слезинку, скатившуюся из уголка ее глаза. Сердце его стиснула боль. Заглянув в глаза жены, он тихо проговорил:

— Вернусь, как только смогу.

Маргарет изо всех сил старалась справиться с рвавшимися наружу чувствами. Она боялась говорить и потому лишь молча кивнула.

Йен тяжело вздохнул. О кровь Христова! Как оставить ее в таком состоянии?

— Все будет хорошо, Мэгги. Поверь мне. Надо только немного постараться. Обещай, что попробуешь. Ты сделаешь это для меня?

— Хорошо, попробую, — буркнула Маргарет. — Если ты обещаешь вернуться. Что бы ни случилось, ты должен вернуться ко мне.

Они оба знали, что это свое обещание он мог и не выполнить. Возможно, у Бога и войны имелись свои планы.

— Я сделаю все возможное, чтобы вернуться к тебе, как только смогу, — повторил Йен.

Ничего другого он не мог сказать, и Маргарет это понимала. Йен еще раз внимательно взглянул на жену, стараясь запечатлеть в памяти ее образ, который будет помогать ему в долгие месяцы предстоящей разлуки, затем быстро вышел из спальни.

Первые недели после отъезда мужа оказались самыми тяжелыми. Его приезд доставил ей огромную радость, и теперь одиночество ощущалось — по контрасту — стократ острее. Но она дала мужу слово и была исполнена решимости сдержать его, завоевав любовь обитателей Керреры.

Маргарет улыбалась в ответ на грубость и делала вид, что не слышит шепотки за спиной. Она старалась всегда быть дружелюбной и постоянно носила вуаль — куда бы ни пошла. И она не высказывала свое мнение во время трапез, даже если разговор шел о войне, а членов ее клана поливали грязью. Она даже не стала спорить с леди Ригнах, когда та предложила ей брать с собой стражника, отправляясь на верховые прогулки по острову или в Обан.

Сделав над собой титаническое усилие, Маргарет попыталась заняться вышиванием в компании леди Ригнах, Марджори, Тильды и еще нескольких дам. Они вышивали знамя Маклинов, с которым мужчины пойдут в бой. Но, заметив маленькие дырочки в ткани в тех местах, где вышивала, она поняла, что ее работу по ночам переделывали, поэтому не стала навязываться и занялась тем, что позволило ей не сойти с ума в первые пять месяцев пребывания на острове. Но вскоре последняя фигурка была вырезана и покрашена, и полный комплект шахматных фигур, который она сделала в подарок мужу, занял место на его столе, где ему предстояло пылиться до его возвращения.

Увы, что бы она ни делала, ей не удавалось пробиться сквозь стену отчуждения. Для всех она по‑прежнему оставалась дикой злокозненной Макдауэлл. Сначала она была здесь просто чужой, а потом, когда началась война и Макдауэллы присоединились к Коминам и Эдуарду Английскому, чтобы выступить против Брюса, она стала врагом. К презрению и недоверию добавилась жгучая ненависть.

Маргарет проводила все больше времени в Обане. Конечно, ей не стать такой же ученой, как ее муж, но по крайней мере она больше не была неграмотной. Она умела немного читать по‑гэльски и по‑французски, а также знала несколько английских и латинских слов. Писала она плохо — по стандартам леди Ригнах и Марджори, — но могла составить короткую записку.

Монахинь впечатлили не ее успехи в чтении и письме, а прекрасная память и умение обращаться с цифрами, отточенное за долгие месяцы, когда отец оставлял ее одну на хозяйстве. Однажды она случайно услышала, как один из торговцев, поставлявших провиант в монастырь, зачитывал длинный перечень товаров с указанием стоимости каждого, и в одном месте ошибся. Маргарет поправила его, даже не взглянув на счет (она надеялась, что он не пытался обмануть Христовых невест). Аббатиса, присутствовавшая при этом, была потрясена. Она попросила помощи Маргарет в управлении монастырем, и та с готовностью согласилась. У нее появилось занятие, и одновременно возможность отплатить монахиням за ее обучение.

Она высоко ценила все, что для нее делали монахини, только они не могли заменить ей дружбу, которую она знала в Гартланде. Она отчаянно скучала по Бригид. Ей не хватало живого общения, их с подругой бесед, часто затягивавшихся далеко за полночь. Ей хотелось с кем‑нибудь поделиться своими проблемами, радостью и болью. Видит бог, последнего у нее было в избытке.