– Не больше недели, – уверенно заявила Ракитская. – Пока ты держался отлично. Продолжай все отрицать. Ничего неопровержимого на тебя нет, а значит, и волноваться не стоит. Ребята твои тоже не идиоты, и все молчат.

– Надоело: грязь, вонь. Слушай, давай, а… – Он плотоядно посмотрел на нее.

– Что ты имеешь в виду? – не поняла Ракитская.

Кротков сел на стол и принялся расстегивать ее кофточку.

– Василий, ты что? Прекрати немедленно. – Раньше между ними никогда ничего эдакого не было и даже не намечалось.

– Мне сейчас так нужно встряхнуться, хоть ненадолго забыть об этой помойке, почувствовать себя человеком. Мне нужно снять стресс. – Он стащил пиджак, подошел к ней вплотную, заставил встать и, отшвырнув ногой стул, прижал к влажной холодной стене.

– Ну, давай же. – Он заводился все сильнее. Его горячая рука уже была на ее спине и сражалась с хитроумной застежкой бюстгальтера, вторую руку он положил ей на затылок и, запрокинув ее голову, принялся покрывать лицо сухими поцелуями.

Ракитская от неожиданности не сразу нашла в себе силы для сопротивления. Она, конечно, не причисляла себя к пуританам, и секс вне постели не был для нее в новинку, но и к любителям особо острых ощущений она себя тоже не относила. А он уже самозабвенно мял ее грудь и расстегивал «молнию» на юбке.

– Там же охранник за дверью. – Ракитская уперлась руками ему в грудь и попыталась отстраниться.

– Ну и Бог с ним, дашь на лапу – он тебе еще и свечку держать будет. – Кротков продолжал раздевать ее, не обращая внимания на сопротивление. Ракитская молча боролась, стараясь вывернуться из его цепких объятий.

– А хочешь, мы и его позовем. Втроем веселее. – Он вдруг отскочил к двери и принялся барабанить в нее кулаками.

Охранник осторожно приоткрыл дверь, держа руку на расстегнутой кобуре. Ракитская едва успела запахнуть блузку и поправить юбку, помада на губах размазалась, но это вряд ли было заметно в плохо освещенной комнате.

– Эй, шеф, мы тут решили открыть клуб нудистов и любителей группового секса, присоединяйся, – сообщил Кротков, нарочито медленно расстегивая рубашку.

Пожилой конвоир вопросительно посмотрел на Ракитскую. На его невозмутимом лице не дрогнул ни один мускул. За долгие годы работы в СИЗО он еще и не такое видел: и вешались, и вены ложкой вскрывали, и головы о бетон разбивали, один раз какой-то тип умудрился висок проломить об угол стола, так и не отходили, а уж сколько всяких психов или тех, кто косил под невменяемых ему попадалось, давно уже счет потерял.

– Все в порядке. Мы уже заканчиваем, – произнесла Ракитская, стараясь придать своему лицу невозмутимо-официальное выражение.

Охранник, пожав плечами, вышел.

– Не хочешь, значит, брезгуешь? – ехидно спросил Кротков и, оседлав стул, принялся щелкать ее же зажигалкой, не глядя в сторону адвокатессы.

– Ты меня не понял. – Ракитская наконец привела себя в порядок и направилась к выходу. – Во-первых: сейчас не время и здесь не место для подобных мероприятий. А во-вторых: мне не нужны дополнительные стимулы, чтобы вытащить тебя отсюда как можно скорее, вполне хватает того, что мне за это платят. И наконец, в-третьих: если, оказавшись за этими стенами, ты по-прежнему сохранишь желание заняться со мною любовью, мы это обсудим.

– Борис Александрович? Персидский?

Бр– р-р! Турецкий помотал головой, отгоняя дурацкий сон, но обнаружил у себя под ухом телефонную трубку и вовремя сообразил -это звонил «буль-терьер» из психбольницы Гиляровского.

– Тут пришло странное письмо, и я решил, что, кроме вас, оно вряд ли кому понадобится.

Спустя пятьдесят минут Турецкий надорвал конверт, надписанный следующим образом: Лозинскому, разыскивающему Ширинбаева.

– Так вы говорили о компенсационных суммах, – пробормотал «буль-терьер».

Турецкий с удовольствием дал ему телефон Лозинского:

– Сошлитесь на меня. Там непременно решат вашу проблему.

В конверте лежал стандартный лист, на котором на пишущей машинке была выведена единственная фраза: «Стремительные абцессивно-фобические расстройства…» Дальше, написанная шариковой ручкой, значилась дата «06.02.199…» (свидетельствующая о том, надо полагать, как сказал бы Лозинский, что две недели тому назад Ширинбаева забрали из психушки) и весьма затейливая подпись, не дающая, впрочем, ни малейших намеков на то, как полноценно выглядит фамилия опекуна.

Не откладывая в долгий ящик, Турецкий позвонил давнему приятелю Леве Борисову (лучшему, по его мнению, столичному психиатру) и, не дав Левке времени для дежурного ворчанья, залпом прочитал с бумажки:

– «Стремительные абцессивно-фобические расстройства…» Это что будет, Лев?

Профессор даже поперхнулся и лишь секунд через пятнадцать произнес:

– Это полный абзац, Александр Борисович. И попрошу вас ко мне в клинику с таким диагнозом никого не привозить!

А через два с половиной часа судебно-почерковедческая экспертиза подтвердила и без того справедливое подозрение, что письмо, полученное Лозинским, и подпись, которую сумел раздобыть Турецкий, выполнены одним и тем же лицом:

– Совпадает характерный наклон заглавных букв, овальные элементы букв, расстояния после знаков препинания, соединительные контуры гласных и безотрывное написание согласных…

– Все понятно, – остановил Турецкий, опасаясь, что про четыре буквы, составляющие загадочную подпись, ему теперь будут рассказывать четыре часа.

Таинственный опекун действовал довольно демонстративно: прислал Лозинскому специальное письмо, не совсем, правда, ясное, но свидетельствующее о том, что ему, Лозинскому, как, очевидно, и Ширинбаеву, скоро придет капут. По мнению опекуна.

Беседа с Бойко настолько вывела Сафронова из равновесия, что пришлось вновь прибегнуть к спасительной «Посольской».

– Разрешите? – В кабинет заглянул Осетров.

Сафронов поманил его рукой и, когда дверь кабинета закрылась, начал без предисловий:

– Слушай меня внимательно. Ветер переменился. Дело Кроткова работаем наоборот. Он хороший, мы, то есть не мы, конечно, а коллеги из РУОПа – плохие.

– ?! – Осетров был поражен. Первый случай за много лет, когда Сафронов меняет решение, настоянное на доброй порции «Посольской». Обычно в такие моменты его интуиция брала верх над любыми объективными доводами, и он очень четко предугадывал, какое дело надо раскручивать на полную катушку, а какое придержать и поволынить.

– Предприятие коммерческое? – поинтересовался Осетров. Ему не раз приходилось ассистировать Сафронову в подобных делах, и он уже тоже вошел во вкус.