– Готов получить «Оскара»? – спросила она.

– Я не пойду на церемонию.

Дона была явно шокирована:

– То есть как?!

– Дона, у меня нет никаких шансов на выигрыш. Зачем сидеть в зале и позориться?

– Если бы все так считали, – возразила она, – было бы некому получать «Оскара»! Ты должен пойти! Ну, согласен?

Я задумался. В самом деле, почему бы не встретить неудачу лицом к лицу и не поаплодировать победителю?

– А ты пойдешь со мной?

– Еще бы! Я хочу видеть тебя на этой сцене.

Двадцатая церемония награждения премиями Академии киноискусства проходила в «Шрайн-аудиториум». В то время церемонию не показывали по телевидению, зато освещали двести радиостанций Эй-би-си и радиосеть вооруженных сил. В зале было полно народа. Мы с Доной заняли свои места.

– Нервничаешь? – спросила Дона.

Я покачал головой. Этот вечер принадлежал одному из сценаристов, который получит «Оскара». Я же только зритель. У меня нет причин нервничать.

Церемония началась. Лауреаты выходили на сцену, чтобы принять «Оскара». Я спокойно сидел, наслаждаясь красочным зрелищем.

Наконец очередь дошла до наград за лучший оригинальный сценарий. Джордж Мерфи, актер, игравший главные роли во многих киномюзиклах, объявил:

– Номинанты премии: Абрахам Полонски за «Тело и душа»… Рут Гордон и Гарсон Кэнин, «Двойная жизнь»… Сидни Шелдон, «Холостяк и малолетка»… Чарлз Чаплин, «Месье Верду»… и Сержио Амидеи, Адольфо Франси, Чезаре Джулио Виола и Чезаре Дзаваттини за «Чистильщика обуви».

В зале стало тихо. Мерфи распечатал конверт.

– И победитель… Сидни Шелдон! «Холостяк и малолетка»!

Я словно примерз к креслу. Любой номинант, если он не полный идиот, додумался бы приготовить речь на всякий случай. Я же не приготовил ничего. Совсем ничего!

Джордж Мерфи снова назвал мое имя:

– Сидни Шелдон!

– Иди же, – прошипела Дона, толкая меня локтем.

Я словно в тумане поднялся и, спотыкаясь, пошел к сцене под аплодисменты публики. Мерфи пожал мне руку:

– Поздравляю.

– Спасибо, – выдавил я.

– Мистер Шелдон, в интересах науки и вечности не соблаговолите ли рассказать, откуда вы взяли столь оригинальную идею?

Как я мог не приготовить ничего? Хотя бы что-то!!!

– Э… ну… когда-то я жил в Нью-Йорке… и… там… было много… модных девушек. Наблюдая за ними, я и решил сделать картину… и, кажется… получилось…

Я и представить не мог, что способен молоть подобную чушь! Я чувствовал себя дураком!

Все-таки мне удалось настолько взять себя в руки, чтобы поблагодарить актеров и Ирвина Райса. Подумал и о Доре Шари. Стоит ли упоминать его имя? Он вел себя позорно, и я был зол на него. С другой стороны, он был сопродюсером фильма.

– …благодарю Дора Шари, – добавил я, после чего взял своего «Оскара» и почти свалился со сцены.

– Какой ты счастливчик, – прошептала Дона, когда я добрался до своего места. – Как себя чувствуешь?

Как я себя чувствовал? В жизни не испытывал такой депрессии! Казалось, я что-то украл у людей, действительно заслуживших эту награду. Я чувствовал себя самозванцем.

Церемония продолжалась, но для меня происходящее на сцене слилось в одну сплошную массу. Ричард Колман, держа «Оскара», говорил о «Двойной жизни». Лоретта Янг благодарила всех за «Дочь фермера». Все это тянулось бесконечно. Мне не терпелось выбраться из зала. В ночь, которая должна была стать счастливейшей в моей жизни, хотелось покончить с собой.

«Я должен пойти к психиатру. Со мной что-то неладно», – подумал тогда я.

Психиатра звали Джад Мармер. Мармера рекомендовали мне друзья, которые консультировались у него. Я знал, что многие пациенты доктора имели отношение к шоу-бизнесу.

– Чем могу помочь, мистер Шелдон? – спросил Джад Мармер, громоздкий мужчина с серьезным лицом, серебристыми волосами и проницательными голубыми глазами.

Я вспомнил, как убежал от психолога в Северо-Западном университете.

– Не знаю, – честно сказал я.

– Почему вы пришли ко мне?

– У меня проблема, и я не представляю, в чем она заключается. Работа на «МГМ» мне нравится. Я получаю немало денег. Несколько дней назад получил «Оскара», и все же… – Я пожал плечами. – Я несчастлив. Угнетен. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы прийти сюда, но все же я тут. И… что дальше?

– Понятно. И часто вы страдаете от депрессии?

– Иногда. Как все. Возможно, я зря отнимаю у вас время.

– Ничего. Времени у меня много. Расскажите, что угнетало вас в прошлом.

Я подумал о том, когда вместо радости ощущал тоску, и о том, когда вместо тоски едва не прыгал от радости.

– Видите ли, когда я жил в Нью-Йорке, один песенник, Макс Рич… – начал я.

Я говорил, а он слушал.

– Вам никогда не хотелось покончить с собой?

И ты меня не остановишь. А если и остановишь, я все равно сделаю это завтра…

– Хотелось.

– Чувствуете свою никчемность?

– Да.

– Понижена самооценка?

– Да.

– Считаете, что не заслужили свой успех?

Он читал мои мысли!

– Да.

– Угрызения совести?

– Да.

– Простите… – Он нажал кнопку переговорного устройства. – Мисс Купер, попросите следующего пациента немного подождать.

По моей спине прошел холодный озноб.

Доктор Мармер повернулся ко мне:

– Мистер Шелдон, у вас маниакально-депрессивный психоз.

Меня буквально передернуло.

– И что это означает?

– Отклонения в психике, сочетающие элементы мании и депрессии, когда настроение резко изменяется – от эйфории до отчаяния. Словно между вами и окружающим миром существует тонкий экран. Так что в каком-то смысле вы чужак, пытающийся проникнуть в нашу обычную жизнь.

У меня пересохло во рту.

– И насколько это серьезно?

– Маниакально-депрессивный психоз может производить опустошающее действие на людей. От него страдают не менее двух миллионов американцев. Один на десять семей. По какой-то причине болезнь чаще всего поражает именно артистические натуры. Примерами могут служить Ван Гог, Герман Мелвилл, Эдгар По, Вирджиния Вулф и многие-многие другие.

Лучше мне от этого не стало. В конце концов, это их проблема!

– И долго придется лечиться? – спросил я.