же ощутила беспокойство и тревогу. Ей захотелось открыть глаза, и она чуть-чуть приоткрыла их, глядя из-под ресниц, но увидела только приближающийся подбородок Николаса.

Веки ее распахнулись шире, и она заметила, что глаза Николаса тоже открыты, и когда его губы оказались на волосок от ее губ, в его глазах вдруг вспыхнуло торжество, и она увидела, что глаза эти вовсе не серые. Они были черными, лишенными зрачков. Они были как бездонная пропасть.

Рука Алисы в панике взметнулась, отталкивая мужчину. Она ожидала наткнуться на твердое, почувствовать сопротивление мышц и костей, но ее рука просто провалилась в лицо Николаса, словно оно было вылеплено из жидкой грязи. Кожа его отслоилась и обернулась вокруг ее руки, крепко удерживая Алису.

Она закричала – и кричала, и кричала, пытаясь вырваться, но лицо под маской было лицом гоблина, и он был так близко к ней, слишком близко, и его длинные пальцы безжалостно стиснули ее запястье. Парк вокруг них таял, люди, еда, солнце, карусель, трава – все стекало ручейками по стенам пещеры, в которую когда-то вошла Алиса.

Она закричала снова, а может, она и не переставала кричать, и задергалась, пытаясь высвободить руки. Тщетно. Лицо ее было мокрым от слез. Она не могла вырваться. Гоблин держал ее. Его лицо, длинное, жуткое, растянутое, неправильное лицо висело прямо перед ней, слишком близко, и сердце Алисы так колотилось, что ей казалось, оно вот-вот проломит грудную клетку.

– Алиса, – прошипел гоблин, и голос его тоже был неправильным. Такое свистящее шипение могла бы издавать змея, если бы змеи умели говорить.

Этот голос прополз по ее спине, запутался в волосах, попытался проскользнуть под веки, но она в панике замотала головой и попыталась лягнуть противника.

Однако ботинок ее тоже утонул в теле гоблина, как в зыбком болоте. Из головы Алисы вылетели все мысли, кроме одной, повторяющейся снова и снова: «Убирайся, убирайся, убирайся».

– Алиса, – глухо и хрипло прошептал гоблин, свободной рукой поглаживая ее по щеке. – Милая Алиса с золотыми волосами. Не отталкивай меня, моя славная Алиса. Не отвергай мою любовь.

Кожа ее покрылась мурашками от его прикосновений, глаза почти ничего не видели сквозь пелену слез, а в голове завертелось: «Любовь? Любовь? Этот монстр думает, что любит меня?»

Паника еще не отпустила ее, но несколько поутихла, так что Алиса попыталась думать. Планировать. Планировать побег. Да, она должна бежать!

Гоблин хотел обмануть ее (снова), хотел заставить подчиниться, уступить, прибегнув к иллюзии, совсем как в лесной хижине. Так поступает и Белая Королева. Почему? Потому что он не мог получить ее, не мог причинить ей вреда, если она не согласится сама или не нарушит какое-нибудь правило. Это, по крайней мере, она поняла, но ох, как же ей хотелось убраться отсюда; а еще – чтобы он прекратил ее трогать.

– Алиса, Алиса, – повторял гоблин, гладя ее по волосам, словно она была свирепой кошкой. – Едва увидев тебя, я понял, что ты должна стать частью моей коллекции. Эти волосы. Эти прекрасные золотые волосы. Хотя они очень короткие. Было бы гораздо красивее, если бы они были длинными, длинными, очень длинными, а я мог бы намотать их на свои руки.

Как это было бы невыносимо ужасно, если бы гоблин схватил ее за волосы (как Кролик); Алиса поклялась себе, что никогда не позволит волосам дорасти хотя бы до плеч – если, конечно, выберется отсюда.

Она окинула взглядом пещеру в поисках выхода или какого-нибудь оружия. В нескольких шагах от нее валялись ее мешок и плащ. Несомненно, она уронила их, когда упала (а думала, что уронила зонтик).

Взгляд ее переместился с вещей на полу к вещам на стене, и Алиса опять закричала, потому что крик был сейчас ее единственной защитой.

– Да-да, – протянул гоблин, – разве они не прелестны, мои красавицы? Все мои красавицы.

Алиса кричала, и билась, и вырывалась, и пыталась не смотреть, потому что стены пещеры украшали головы. Головы женщин (и нескольких девочек; сердце Алисы обливалось кровью), отлично сохранившиеся головы, напоминавшие коллекцию приколотых булавками бабочек – гордость энтомолога.

Светловолосые, темноволосые, рыжеволосые, расставленные рядами по цвету мертвых волос, с широко открытыми остекленевшими глазами, улыбающиеся – все улыбающиеся. Ряд за рядом белых зубов и растянутых в улыбке губ, как будто все они умерли счастливыми, зная, что потом их поместят на эту стену.

Алиса боролась и брыкалась, но чем больше она сопротивлялась, тем глубже увязала в липкой жиже, хотя этого и не могло быть. Ведь у гоблина было тело; он держал ее, гладил по волосам своими кошмарными руками, и они не погружались в нее – так почему же она утопает в его плоти?

«Тогда прекрати дергаться, дуреха», – прозвучал в ее голове голос, хотя и не голос Чеширского. Этот голос больше походил на голос Тесака.

«Я окончательно схожу с ума, – истерично подумала Алиса. – Они все живут в моей голове, говорят со мной, а всем известно, что голоса – это признак безумия, и ты тоже должна это знать; ты уже была сумасшедшей».

Однако, кому бы на самом деле ни принадлежал голос, он был прав. Бороться бесполезно. Алиса застыла, и глаза гоблина распахнулись от удовольствия.

– Что такое? – Руки его продолжали поглаживать ее голову. – В чем дело? Ты уже не отвергаешь меня, моя Алиса? Ты станешь частью моей коллекции?

Алиса набрала в грудь побольше воздуха, заодно собрав все, что она знала о магии.

– Никогда, – ответила она гоблину, вложив в отказ всю силу своего ужаса и гнева. – Никогда я не стану твоей, никогда не уступлю тебе.

Это было не желание, скорее уж обещание, магическое обещание. «Я хочу быть там», – подумала Алиса, глядя в дальний угол пещеры. И вдруг она там и оказалась. Ее руки и ноги уже не тонули в предательской плоти гоблина.

И казались они необычайно легкими, словно существовали отдельно от тела – хоть это было и не так. А сама она была свободна, хотя и не могла пока в это поверить.

«Но ты должна поверить, – для разнообразия, теперь это был ее собственный голос. – Должна, потому что иначе ты никогда не сбежишь».

Алиса удивила гоблина, но он все еще был опасен, и она не понимала пока всех правил, а ведь нарушать их было нельзя.

Гоблин поднялся с пола пещеры, где он сидел, склонившись над Алисой. Его черные глаза сузились.

– О нет, нет и нет, моя милая Алиса. Это нечестно. Никто не говорил, что ты волшебница. Ты пришла из Города, а все