– Леша?!

Она разворачивается и видит его совсем рядом, в неестественной позе со свернутой набок головой и… черными, словно дыры в бездну, глазами. Нет!

– Сопротивляешься? Зря!

И рука фантома-стража хватает Алину за горло.

* * *

В голове Эдуарда Прохоренкова все путается. Память. Реальность. Прошлое. Настоящее. Где он? Когда он? Все, что произошло в последние годы… Оно произошло, или это был сон, шутки его сознания? То, что вокруг творится, похоже на второй вариант. Потому что вокруг никакой Зоны. Питерская квартира, где он живет с родителями и куда привел Настю… Боже, а ведь с тех пор прошло уже девять лет! А может, не было этих девяти лет, и все происходит сейчас? Но ведь он же оставил позади весь этот кошмар? Или ему только казалось, что оставил?

Темнота. Вырубилось электричество. На улице крики, всполохи пламени. Где-то воют сирены «Скорой», пожарных, полиции… Горят машины, несколько машин. Это совсем рядом, на Лиговском, у перекрестка. Он хорошо виден из окна. И тени на улице. Много теней, приземистых, скрюченных – истребители! Эдуард холодеет. Этих тоже видно: электричества нет, зато луна. Вон человек пытается перебежать улицу, но тени набрасываются на него скопом, валят на асфальт и… Нет, он не может на это смотреть. Прочь от окна! Надо уходить, всем сразу, пока еще есть время. Их машина во дворе, рядом с аркой. Брать только деньги и документы. Вещи – дело наживное. Эдуард хватает фонарь и кидается в комнату родителей.

– Папа, мама, надо… – И осекается: они лежат на полу совершенно неподвижно, и Эдуарду можно даже не прикасаться к ним, чтобы понять, что жизни в них нет. Совсем.

Сухое рыдание подступает к горлу вместе с какой-то странной мыслью, что он это уже переживал. Много раз – однажды в реале, а потом сотни и сотни ночей это приходило в кошмарах… Или не приходило? Не было этих ночей, и этого не было… еще пока. Оно вот сейчас происходит. Черт, что же так правое ухо болит? Словно паяльником горячим туда ткнули… А ведь с этой болью что-то связано… какая-то важная мысль, за нее надо бы зацепиться, раскрутить. Но мешают мертвые лица родителей, заполняют его болью, которая вроде бы давно пережита, оплакана… то есть не оплакана, конечно, за неумением отпускать свои эмоции, а запрятана в самом глубоком и потаенном уголке души… Да что ж его так клинит-то на этом дежавю?! Не было же ничего! Или… Бестолково шарящий по комнате фонарь вдруг вылавливает еще одно лицо, живое, но тоже неподвижное, словно замороженное… Эдуард вздрагивает. Настя?! Дикая радость и невероятное облегчение.

– Господи, как я рад, что ты жива!

Шаг к ней с раскрытыми объятиями, и тут же – словно кол в позвоночник – парализующая мысль. Бледность, нарушение дыхания, холодная испарина – все симптомы шока. У него.

– Я же убил тебя! – Это вырывается раньше, чем он успевает прикусить язык. Раздвоенная реальность в голове Прохоренкова лихо отплясывает тарантеллу, а жжение за ухом становится почти нестерпимым. Но он не может отвести глаз от ее милого лица, теперь вызывающего только страх и смятение полным отсутствием эмоций…

О, появилась недоуменная улыбка – уже прогресс!

– Эдик, ты что? Это же я. Твои родители… они не выдержали этого кошмара. Сердце, похоже… Эдик, ты только держись, не расклеивайся! Нам бежать надо, пока не поздно!

– Да… бежать…

С ней? От нее? В голове полный сумбур из разнонаправленных мыслей. Две реальности вступили в жестокую битву, и полем боя для них стал его мозг. Измененная… пьющая жизнь… убила его родителей, а он… нож, кухонный нож, плюс толика везения… ее кровь на его рубашке… Ты что, это же Настя, любовь всей твоей жизни! Как ты мог такое подумать, чокнутый? Этого ничего не было! Спасай ее, спасайтесь вместе… Пустой и темный подъезд… барабанная дробь его ботинок по ступенькам… сумка с деньгами и документами в руках и выжженная пустыня в душе, а еще – болезненно сухие глаза, будто слезные железы у него отсутствуют… Истребитель в дверях подъезда… нож, оставленный в его глазу, и бег к машине до колотья в боку… Было это или нет?! Не было, конечно! Возьми себя в руки! Тебе надо спасать Настю… ну и себя тоже.

– Эдик, очнись! Они идут!

– Кто? – Вопрос задан на автомате. Его охватывает какое-то отупение, вызванное смешением реальностей в голове.

– Истребители! Трое! Они убьют нас! Дверь в квартиру их не удержит! Скорее, Эдик, пристрели их!

Его реакция – неподдельное изумление.

– Из чего? У меня нет оружия.

– А это что?

Взгляд вниз. Холодная тяжесть пистолета в руке. Еще одно противоречие… Откуда? Тогда, в Питере, у него не было пистолета… Тогда?! Не было?! Ну, ты, дружочек, совсем! Эк тебя клинит-то! Не тогда, а сейчас, и пистолет у тебя есть. Откуда? Отцовский, наградной… Давай, блин, вспоминай, он же у тебя ветеран-ликвидатор… был… Только быстрее вспоминай, они приближаются!

– Эдик!!

Крик Насти прорывает вязкий, душный ступор, окутавший его мозг. Скрипит входная дверь, на пороге появляются трое. Жуткие, желтоглазые, на полусогнутых… истребители. Рука с пистолетом автоматически поднимается, палец привычным – откуда, блин?! – движением отщелкивает предохранитель…

– Эдик, стреляй!

Что за черт?! Их лица… Да, уродливые, да, с желтыми глазами, но почему знакомые? Именные маркеры прилетают из второй реальности… ложной? Настоящей? Алина, Роман, Тимур… Он их знает, они…

– Убийцы, Эдик! Стреляй! Чего ты медлишь?!

Нет, не убийцы. Жжение за ухом. Точечное. Так жжет сдохший пси-блокиратор. Откуда он знает? Оттуда. Из второй реальности. Вернее, первой. И эти трое – оттуда же. И никакие они не истребители. Люди и «лояльный». И пистолет оттуда. Из мира, в котором после питерского кошмара прошло девять лет. Который настоящий в отличие от туфты, которую ему подсовывает… Настя? Или…

– Эдик, стреляй!!

Как скажешь, Настя. Прохоренков разворачивается и всаживает пулю прямо в центр ее широкого красивого лба… Но она не падает. Только в глазах удивление. А потом их заволакивает бездонная тьма. Миг-мерцание – и двух метров между ними как не бывало. Она рядом, черноглазая дьяволица, счастье и кошмар из его прошлой жизни. Пулевое отверстие в ее лбу исчезает, а голова склоняется к плечу… как у собаки… блин, порода еще такая известная. А потом рука Насти-фантома хватает Эдуарда за горло, и всякие посторонние мысли уносит прочь.

* * *

Все произошло слишком быстро. Роман даже сориентироваться не успел. Замерли в отдалении Павел и Кирилл, застыл, как парализованный, Тимур, превратились в восковые фигуры Эдуард и Алина. Огоньки. Они со всех сторон обступают их отряд. Роман ощущал исходящий от них агрессивный ментальный холод. Фантомы-стражи. Это для него они огоньки, для него, «лояльного»-псионика, на которого не действуют ментальные штучки Зоны. А для остальных… Роман не знал, что сейчас видят и чувствуют люди, – скорее всего, что-то либо самое любимое, либо самое страшное в жизни: фантомы-стражи четко бьют по болевым точкам. Псионик не сомневался в одном: ничем хорошим это не кончится.